Меркуров Сергей Дмитриевич
Меркуров Сергей Дмитриевич
МЕРКУРОВ Сергей Дмитриевич (1881-1952) - российский скульптор, народный художник СССР (1943), действительный член АХ СССР (1947). Героические образы воплощал в монументальных, обобщенных формах (памятник К. А. Тимирязеву, 1922-23, Москва; горельеф "Расстрел 26 бакинских комиссаров", 1924-46, Баку; статуя В. И. Ленина на канале им. Москвы, 1937). Государственная премия СССР (1941, 1951). -- Одним из ведущих скульпторов страны во времена Сталина был Меркуров. Он был бесконечно циничен и как бы даже гордился этим. Он должен был изваять скульптуру Ленина, которая увенчает Дворец Советов. В голове тов. Ленина планировался кабинет тов. Сталина, в которой с ком фортом расположится гений.
Когда к нему приезжали члены Политбюро, он шутил:
- Ну, друзья-господа, вот вам, - широкий жест с показом за ворота, - кончается советская власть. А здесь начинается Запорожская Сечь :Сечь. Где огромная армия каменщиков высекала бесконечные серии фигур Сталина Комбинат.
В те годы будущий известнейший скульптор Эрнст Неизвестный (автор надгробия Хрущеву и мемориального гиганта жертвам сталинских репрессий), студент, тоже рубил камень во дворе мэтра и оказался свидетелем следующей сцены. Раздается женский вопль. В полуразодранном платье из дома выскакивает известнейшая балерина страны. Женщина-кумир. Женщина-монумент. За ней, лауреаткой Сталинских премий, народной артисткой СССР, обладательницей огромной коллекции многих званий и орденов, несется тоже лауреат Сталинских премий, народный художник СССР, член президиума академии художеств СССР, обладатель огромной коллекции многих званий и орденов Сергей Дмитриевич Меркуров. Голый, огромный, волосатый, гориллообразный. А за ним его жена с чем-то тяжелым в руках. Они пролетают мимо привыкшей к подобным эпизодам бригады каменщиков, целомудренно опускающей очи долу.
На 70-летие Сталина Меркуров преподнес юбиляру в подарок гранитную скульптуру, изображающую группу скорбных людей, несущих на плечах тело Ленина, под названием "Похороны вождя". В дарственном письме он допустил бестактность, указав стоимость. Ответ Сталина был краток: "Такой дорогой подарок принять не могу!" С этого начался закат.
Из коллекции
Валентина ДРОБНЕРА
- МЕРКУРОВ, СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ (18811952), русский художник. Родился в Александрополе (ныне Гюмри, Армения) 26 октября (7 ноября) 1881 в семье предпринимателя. Учился в Киевском политехническом институте (19011902), затем на философском факультете Цюрихского университета, одновременно постигая искусство ваяния в мастерской скульптора А.Мейера; позже занимался в мюнхенской Академии художеств (19021905). Работал в Париже; испытал большое влияние искусства символизма, а также скульптурной архаики (Месопотамия, Древний Египет). Вернувшись в Россию (1909), жил в Москве. Был членом АХРР (см. АХРР). В своей зрелой манере придерживался своего рода <академического> модерна, не пускаясь в рискованные эксперименты, но сохранив характерные черты этого стиля: культ <вечных тем>, в особенности темы смерти, драматический контраст фигуры и материала (каменного блока). Предполагая стать философом, Меркуров и в ранние образы вносил мотив тяжкой, мучительной думы (статуя Ф.М.Достоевского, 19111913, установлена как памятник в рамках плана <монументальной пропаганды> в 1918; фигура-олицетворение Мысли, 1913, ныне на могиле автора на Новодевичьем кладбище; оба памятника гранит). Многократно снимал посмертные маски, в том числе со знаменитых писателей и политиков (Л.Н.Толстого, В.И.Ленина, А.Белого и других). Среди его постреволюционных работ широко известен величаво-суровый памятник К.А.Тимирязеву (19221923).
Однако наибольшую славу ему принесли монументы вождей, тоже величаво-суровые (траурная группа Смерть вождя, гранит, 1927, Центральный музей Ленина, Горки Ленинские; статуя Ленина, украшавшая зал заседаний Верховного Совета СССР до его перестройки, мрамор, 1939, Кремль; памятники Ленину в Волгограде, Магнитогорске, Ульяновске и целом ряде других городов). По эскизам Меркурова были созданы три самых крупных на территории СССР памятника И.В.Сталину; их обычно исполняли из кованой меди. Первый по величине монумент в Ереване (высота 49 м вместе с постаментом; 1951), другие два возвышались на входе в Канал имени Москвы (1937) и на ВДНХ (1939). Грубая <ассиро-вавилонская> мощь этих образов (все они были демонтированы в период <оттепели>) по-своему точно и откровенно выразила <сверхчеловечески>-жестокий дух сталинской эпохи, признававшей лишь одного Героя. За <Ленина> для Кремля и <Сталиных> для ВДНХ и Еревана скульптор был в 1941 и 1951 удостоен Сталинских премий.
Работы Меркулова предопределили стиль официального советского надгробия (гранитные бюсты-гермы Я.М.Свердлова, Ф.Э.Дзержинского, М.В.Фрунзе, М.И.Калинина, А.А.Жданова на Красной площади у Кремлевской стены, конец 1940-х начало 1950-х годов).
Умер Меркуров в Москве 8 июня 1952. В 1953 вышли в свет его Записки скульптора. В родном городе мастера был открыт его музей (1984).
==
Памятник Екатерине II вернулся из ереванской ссылки в Москву В Москву самолетом МЧС из Еревана вернулся памятник императрице Екатерине II работы скульпотора скульптора Александра Опекушина (автора памятника Пушкину). Внушительная мраморная статуя была сооружена в 1896 году (к столетию кончины императрицы) и торжественно, в присутствии членов императорской фамилии, водружена в тогдашнем здании городской Думы на Воскресенской площади (в советское время - центральный музей Ленина).
После октября 1917 года памятник попал в запасники Музея изящных искусств. В 1952 году директор музея скульптор Сергей Меркуров, чтобы спасти памятник от уничтожения, втихомолку передал его своему близкому другу, главному архитектору Еревана Марку Григоряну, и в течение полувека мраморная императрица украшала собой Государственную картинную галерею Армении.
О возвращении памятника мэр Москвы Юрий Лужков и председатель городской Думы Владимир Платонов договорились в этом году во время визита в Ереван. Теперь, сообщает пресс-центр Мосгордумы, памятник перевезен в Третьяковскую галерею на реставрацию, а его окончательное месторасположение будет определено позднее. Нынешнее здание Мосгордумы на Петровке не годится по техническим причинам: статую весом 4,5 тонны и высотою в 2,85 метра оно просто не выдержит. == Следует отметить, что скульпторы 20-30-х годов при создании образа Ленина стремились передать его черты достаточно близко. Многие из них видели вождя на митингах, а скульптору Сергею Меркурову довелось снимать с лица Ленина посмертную маску. При этом произошел очень опасный эпизод. По рассказу Сергея Дмитриевича, когда его привезли к телу Ленина в Горки, и он взялся за шею Ленина, то почувствовал: артерия пульсирует! Он с ужасом вскрикнул: "Но он же живой!". Врачи посоветовали скульптору... измерить его собственное давление. Как выяснилось, от волнения оно настолько поднялось, что пульс в кончиках собственных пальцев Меркуров принял за пульс Ленина.
Кстати, скульптура Ленин пишущий принадлежит работе Сергея Меркурова, она тоже была растиражирована по всей стране. Вы ее наверняка встречали.
=
Тайна Ленинской маски Наталья Колесникова
Среди творений скульптора Меркурова есть трагические. Это посмертные маски.
Некоторые человеческие творения наверняка обладают какой-то особой силой: то ли мистической, то ли криминальной... Они словно бы притягивают к себе экстремальные ситуации. Может быть, оттого, что и создаются в экстремальных ситуациях? Или дело в личности творца, приложившего свои руки и душевные силы? Пример - посмертные маски скульптора Сергея Дмитриевича Меркурова (1881 - 1952). Кроме всем москвичам известных памятников Тимирязеву у Никитских ворот и Льву Толстому в Хамовниках, этот выдающийся Мастер создал (именно создал, потому что относился к этой работе особенно трепетно!) посмертные маски многих своих выдающихся современников. О том, каких душевных сил требовала каждая маска, он рассказывал близким. Вот, например, рассказ о том, как совсем молодым Сергей Меркуров, только что вернувшийся на родину из-за границы, где он учился, получил ответственное поручение от иерархов армянской апостольской церкви запечатлеть лик каталикоса Мкртыча Храмяна. Это был его первый опыт общения с усопшим. "...Епископы заперли за мной двери. Я очутился один с покойником. За монастырской стеной две шапки Арарата. И... душу надрывающий волчий вой. Под эту музыку подошел я к патриаршей кровати. Открываю простыню: предо мной старик в красной изорванной на локтях фуфайке. Большая борода. Орлиный нос. Голова откинута. Невозможно в этой позе снять маску. Беру покойника под мышки и усаживаю его... Жутко... Холод... Заливаю гипсом всю голову. Жду, пока закрепнет гипс. Только сейчас замечаю, что забыл проложить нитку для разрезания формы на два куска. Так форму не снимешь. Приходится заднюю часть формы ломать долотом и молотком на куски здесь же на голове. Наконец освободил. Стараюсь отделить форму от лица. От волнения я залил и бороду - борода держит форму. Одной рукой беру голову сзади, другой отдираю форму. Форма отделилась от лица и повисла на бороде. И вдруг... Мутный взгляд двух широко открытых глаз с укоризной смотрит на меня. От ужаса ноги мои ослабели. Я сел покойнику на колени. Держу висящую на бороде форму и смотрю в его глаза. Он продолжает на меня смотреть... Только потом я сообразил, что гипс от кристаллизации согревается, и под теплым гипсом замерзшее лицо оттаяло и глаза открылись. Когда я пришел в себя, оказалось, что от нервного шока у меня отнялись ноги..." Через три года скульптору вновь пришлось иметь дело с таинством смерти. Скончался Лев Толстой. Меркурова привезли на станцию Астапово. Он вспоминал: "...Первое, что привлекло мое внимание: полуоткрытый правый глаз и густая сердито поднятая бровь. Суровое, нахмуренное лицо... Мне пришла мысль снять маску не так, как снимали до сих пор, то есть только с лица, но сделать слепок и черепа, насколько позволит подушка... Я сделал также слепки и рук..." Слепки лица и рук писателя скульптор затем передал его сыну, и они были помещены в музей. Видевшие эту работу Меркурова искусствоведы того времени утверждали, что "главное - это волосы Льва Николаевича, которые во время снятия маски остались на ней... Бросает в трепет. Кажется, вот-вот откроются эти навеки сомкнутые уста..." Записи, сохранившиеся в архиве Сергея Меркурова, подтверждают, что работа над маской всякий раз была для Мастера нелегким испытанием. По разным причинам: чувство исторической ответственности - это, наверное, основное, но, кроме того, нередко покойный был другом, близким человеком скульптора, и смерть поражала своей трагической неожиданностью... Так было, например, при кончине Маяковского, последний разговор с которым не раз вспоминал Меркуров. "Если я умру раньше, - говорил поэт скульптору, - обещай снять с меня такую маску, какой ты еще никогда ни с кого не снимал". Сохранился и рассказ Сергея Дмитриевича вполне в жанре современной "чернухи". "...Три часа ночи. Звонок по телефону. - Я потеряла самое дорогое на свете, моего мужа. Очень прошу приехать снять маску... Он умер 12 дней тому назад. Это меня заинтриговало. Я согласился приехать утром. - Где же покойник? - В спальне у меня. ...На кровати полуприкрытый одеялом в помятой ночной рубашке лежит покойник на боку. Впечатление спящего человека - щеки розовые, на горле под подбородком виден рубец. Дама подходит ко мне вплотную. Бегающие глаза, немного перекошенное лицо. - А вы его мне не испортите? Смотрите, я вам не прощу. А главное, никому не говорите, что он умер. Я сама его набальзамировала. Полубезумная женщина, с всклокоченными волосами и в мужской шубе... Захотелось убежать... Маска снята... При прощании опять безумный взгляд: - ... Я не могу его хоронить". Особая история - как снималась маска Ленина, которого Сергей Меркуров знал еще с дореволюционного времени, с эмиграции и в советские времена был к нему вхож, не раз беседовал. Морозной январской ночью Сергея Дмитриевича без лишних объяснений, полузамерзшего, на дрезине, потом в санях доставили в Горки. Открылись двери в большую комнату, и он увидел лежащего на столе Владимира Ильича. Услышал тихий голос стоящей у изголовья Надежды Константиновны: "Вы собирались лепить бюст... ему все некогда было позировать - и вот теперь маску". Когда, приступив к работе, скульптор хотел поправить голову - склонить ее немного набок и коснулся затылка покойника, ему показалось, что пульсируют сонные артерии. Он отнял руки и попросил увести Надежду Константиновну и позвать врача, который констатировал смерть. Тот объяснил, что пульсируют не артерии, а пальцы скульптора: "Нельзя же так волноваться..." Под утро Меркуров закончил работу. Кроме головы - лица, части черепа - сделал слепки рук, правая кисть была сведена... А затем произошло то, что впоследствии дало повод к детективным коллизиям. Совнарком распорядился отлить 20 именных копий маски для партийных руководителей и близких Ленина. Оригиналы-слепки комиссия по организации похорон вождя не разрешила скульптору оставить у себя. Однако у Меркурова осталась авторская копия (тиражированные затем в гипсе и бронзе копии авторскими уже не считаются). Но тут через некоторое время начинают возникать неясности. В своих воспоминаниях немецкий коммунист О. Нагель рассказывал, что в 1932 году, когда он гостил в Москве, скульптор Меркуров преподнес принадлежащую ему копию маски Ленина, причем снабдил подарок посвящением и поставил дату. В течение многих лет коммунист прятал эту реликвию от фашистов, после Победы она была извлечена из тайника и заняла почетное место в доме владельца. В 1947 году О. Нагель передал копию маршалу Соколовскому и ее поместили в Музее Ленина в Москве. В 1961 году музей пополнился копиями масок, которые принадлежали Крупской, Куйбышеву и другим, умершим к тому времени соратникам вождя пролетариата, и немецкому коммунисту вернули его подарок. Он отдал его "в верные руки VI съезда СЕПГ". Что было с этой копией дальше, мы не знаем. Однако по сведениям одного нашего журналиста, опубликованным в печати, выходит, что у Меркурова была еще одна копия маски Ленина. Ее он подарил скульптору Сергею Алешину. Потомки Алешина продали ее некоему коллекционеру редкостей из Петербурга - имя его неизвестно. Каким-то образом (очевидно легальным, так как по некоторым сведениям в октябре 1998 года Минкульт России выдал одному частному лицу разрешение на вывоз за рубеж этой исторической реликвии) маска оказалась за океаном - в США. А через некоторое время до Москвы дошли сведения о том, что владелец через посредника выставляет ее на аукцион в Нью-Йорке. Мелькнуло даже имя - русский эмигрант Смирнов. И стартовая цена - 250 тысяч долларов. И комментарий специалистов к этой сумме: цена может вырасти вдвое... О предстоящих торгах стало известно живущим в Москве потомкам скульптора С.Д. Меркурова, и они совершенно справедливо сочли, что их права как наследников могут быть нарушены. Ведь срок, в течение которого наследники автора произведения имеют право претендовать на свою долю художественного наследия, еще не истек. Наследники забили тревогу. С помощью могучего Интернета они обнародовали свой протест против готовящейся пиратской акции. Очевидно, протест достиг цели: маска с поля зрения тихо исчезла - на аукционе не появилась, хозяин, убоявшись скандала, сохранил инкогнито. (Хотя при желании, располагая для того соответствующими возможностями, вполне можно было бы проследить весь путь ленинского лика за океан и выяснить имена, встречающиеся на этом пути.) ...Маски, как известно, способны молчать, храня тайны жизни и смерти. Некоторые из оригиналов меркуровских масок молчат в запасниках Третьяковки. А все перипетии судьбы той, что попала за океан, остались неизвестными. Меж тем цена этой реликвии растет и вечно прятать ее невозможно. Она неминуемо снова всплывет на каком-нибудь аукционе или тихонько возникнет в частной коллекции. Финальная точка еще не поставлена. http://sm.aport.ru/scripts/template.dll?r=%CC%C5%D0%CA%D3%D0%CE%C2%2C+%D1%C5%D0%C3%C5%C9+%C4%CC%C8%D2%D0%C8%C5%C2%C8%D7&id=85480892&That=std&Rt=4&Site=1&DocNum=1&DocID=3169172&HID=9
Бомжатник в музее
Владимир Радзишевский В.Маяковский, В.Степанова, О.Бескин, Л.Бриг в гостиной дома в Гендриковом
Заброшен и рушится на глазах мемориальный дом, в котором жил Владимир Маяковский. При нем здесь был один из центров художественной жизни 20-х годов, а затем на протяжении трех с половиной десятилетий знаменитый музей
Последние четыре года с апреля 1926-го по апрель 1930-го Маяковский прожил в отдельной квартире на тогдашней окраине, между Таганкой и Крестьянской заставой. Квартира занимала южную половину второго этажа в небольшом деревянном доме. Так как поэт перестроил и отремонтировал ее за свои деньги, в Моссовете согласились, что он ни переселению, ни уплотнению не подлежит. Впрочем, Маяковский уплотнил себя сам: въехал в новое жилье вместе с Лилей Юрьевной Брик и Осипом Максимовичем Бриком. Каждому досталось по комнате, столовая была общая.
Неделей раньше Мейерхольд праздновал юбилей собственного театра, и Маяковский преподнес ему адрес но не какой-то условный, а настоящий свой адрес: Гендриков переулок, 15, квартира 5. Добавил, что здесь всегда его поддержат.
На новоселье Николай Асеев стал рассказывать, что сам Мейерхольд на радостях подарил актерам полное собрание сочинений Маркса и Энгельса.
Как преступникам Библию, вставил Маяковский.
В этой столовой и во дворе, у высокого деревянного забора, Маяковского и его друзей снимал Александр Родченко. Тут спаивали крюшоном Александра Фадеева и угощали черной икрой Теодора Драйзера. Осип Брик пытался переспорить Авербаха. Посверкивал очками Бабель, кипятился Борис Пастернак, вскрикивал Алексей Крученых... Набившись битком, полтора часа слушали только что законченную поэму "Хорошо!". Братья-писатели из конкурирующей стаи для порядка слегка покусывали автора: не слишком ли поздно он пришел к революции? Жена Луначарского, актриса Наталья Розенель, шептала:
Анатолий Васильевич, нам пора. Мотор ждет...
Еще немного, упирался нарком. Посмотрим, чем это кончится.
Приятели в клубах табачного дыма ночь напролет резались в карты. Утром, выпуская гостей на лестницу, Маяковский грустно оглядывал их:
Ну, кто мне теперь на базар трешку одолжит?
Здесь он тяжело ворочался в постели после провала "Бани", вскакивал на телефонные звонки, успокаивал скулившую Бульку.
Здесь, себя казня, настаивая на своем и от себя открещиваясь, громоздил строки последней поэмы:
Уважаемые товарищи потомки!
Здесь за два дня до самоубийства на больших листах написал предсмертное письмо: "В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил".
Сюда с простреленным сердцем перевезли его из коммуналки в Лубянском проезде, уложили на тахту в крохотной угловой комнатке.
Дорога в никуда. Дом Маяковского на грани гибели Фото Екатерины Штукиной. Скульптор Луцкий, снимая посмертную маску, ободрал мертвому скулу, сломал нос. Затем медики спилили верхушку черепа, спустили лицо на грудь, для неясных пока нужд науки вынули мозг, лицо кое-как вернули на место. Только после этой тягостной процедуры появился еще один скульптор, Сергей Меркуров. Двадцать лет назад он хлопотал возле мертвого Льва Толстого. С тех пор Сергея Дмитриевича донимали одним и тем же вопросом: что он чувствовал рядом с Толстым?
Борода, отвечал, в гипсе увязла. Пришлось выдергивать. А теперь и того хуже: лицо ходуном ходило под руками.
С Меркуровым у Маяковского был уговор. Если бы первым умер Меркуров, Маяковский написал бы о нем стихи.
Люди толпились в столовой, в прихожей, на лестнице. Точно так же собирались в издательствах и редакциях, негромко переговаривались, качали головами. "Как в день объявления войны", сказал Илья Груздев. Через семь лет в этом доме, населенном призраками, открылся музей. На прежние места вернулись буфет, платяной шкаф, письменный стол. На столе расположились зажигалка, авторучка, записная книжка, карманные часы. Меховая куртка, которую успел поносить Осип Брик, повисла на вешалке по соседству со шляпой и тростью.
Тахту, ту самую, бросили при переезде. Похожую Лиля Брик подобрала на барахолке. Выглядела чужая тахта коротковато.
Как он здесь помещался? недоумевая, спросили Лилю Юрьевну.
Ноги подгибал, отрезала она.
Не без того, конечно. Ведь в спальне Маяковского, совмещенной с кабинетом, не было и десяти метров. Зато можно было отшутиться, что все рядом, все под рукой, от тахты до стола ровно два шага.
За 35 лет в музее перебывала вся Москва от школьников, которых приводили классами, до стариков, вспомнивших молодость. Как-то под вечер заглянул Мейерхольд, посоветовал ориентироваться на очень домашний музей Бальзака в Париже. Приходил Валентин Плучек, рассказывал, как играл в "Бане" у Мейерхольда, а затем сам поставил "Баню". Выступали поэты всех поколений. В книге отзывов оставили записи Жоржи Амаду, Пабло Неруда, Диего Ривера... С ужасом вспоминали смотрители и экскурсоводы, как знаменитый китайский писатель, президент Академии наук и лауреат Ленинской премии мира Го Можо плюхнулся на еле живой мемориальный диван и стал подпрыгивать на его хлипких пружинах.
Музей располагал лучшей в Москве библиотекой Серебряного века. Конечно, и в Ленинке, мобилизовав настойчивость и терпение, можно было полистать "Пощечину общественному вкусу", или "Стихи о Прекрасной Даме", или прижизненного Хлебникова, но в музее их выдавали не через несколько часов, а сразу. И ждала вас пронизанная светом стеклянная пристройка с дверью, распахнутой в сад. Ходили сюда студенты, аспиранты, преподаватели, еще школьницей приметили здесь Беллу Ахмадулину.
В 60-е годы Николаю Ивановичу Харджиеву чудом удалось устроить в музее Маяковского несколько полуподпольных выставок. Художники, которых прятали десятилетиями, проходили под видом иллюстраторов поэта. Среди них Татлин, Малевич, Филонов, Матюшин, Чекрыгин. Для выставки Михаила Ларионова из запасников Третьяковки выудили полтора десятка холстов, которых там не показывали даже сотрудникам. Надо было закончить развеску, пропустить публику и снять работы раньше, чем налетала комиссия из райкома, горкома или управления культуры.
Последней стала выставка Марка Шагала. Картины подняли на второй этаж, разослали пригласительные билеты и тут в музей ворвалась комиссия из МК. Партийные чиновники заглянули наверх и забились в истерике. Там же сплошные евреи. Мало того, они еще и летают! Выставку закрыли, не открыв. Перед приглашенными пришлось нести какую-то околесицу о нарушениях пожарной безопасности.
Пять лет назад я видел, как телевизионная группа, расчехлившая камеру перед домом, в котором жил Маяковский, была мгновенно атакована выскочившим из дома охранником. Без специального разрешения, кричал он, нельзя снимать ни объект, ни его окрестности. Это пугало, но обнадеживало: все-таки памятный дом, как его ни назови, под присмотром.
Но вот арендаторы то ли съехали, то ли бежали, опасаясь, что потолок рухнет им прямо на голову. И я уже издали замечаю, как просела крыша и повело стены. Окна частью забиты жестью, частью забраны решетками. Стекла выбиты, рамы выломаны. Со стены исчезла мраморная мемориальная доска. Исчезла и металлическая пластина со стандартным текстом: мол, памятник, то да се, охраняется, мол, государством. Каким еще государством? Если и охраняется, то разве что хилым навесным замком из тех, что открываются гнутым гвоздем.
Видимо, выглядел я не ахти, потому что проходивший мимо мужчина остановился, подумал и сказал:
В этом доме жил Маяковский. Вот на соседнем торце остались его слова про атакующий класс. Помолчал и сокрушенно добавил:
Это для нас Маяковский был пролетарский поэт, а для нынешних он дерьмо!
Так, да не так. Уничтожать музей начали как раз для того, чтобы Маяковский числился пролетарским поэтом, и больше никем. Чтобы не был он бунтарем и новатором, не был футуристом и лефовцем, не знал ни Мейерхольда, ни Татлина, ни Пастернака, не посвящал стихов Лиле Брик и даже не слышал этого имени, чтобы ничем, кроме фамилии, не отличался от Демьяна Бедного. Кладбище стихотворных лозунгов вот какой Маяковский был нужен!
Ради этого секретариат ЦК осудил публикацию переписки Маяковского с Лилей Брик в академическом томе "Литературного наследства". Ради этого задумали уничтожить его музей за Таганкой, а для начала в кресло директора посадили своего человека.
Этот щедринский персонаж бегал с выпученными глазами, интриговал, стравливал людей, время от времени куда-то исчезал, предупреждая:
Будут спрашивать, говорите, что я в директивных органах.
Грозился ввести новую периодизацию творчества Маяковского, вот только никак не мог выговорить само это слово, получалось что-то крайне неприличное. Тужился прочитать по написанному другое умное слово "культуртрегер", выходило "культъ- егерь". Распекая подчиненных, выкрикивал:
Что это за бесхалатное отношение!
Видимо, откопали его там, где нельзя было появляться на рабочем месте без халата. Может быть, в зоопарке или в морге?
Наконец 30 лет назад, в октябре 1972 года, с диким воплем восторга пронесся он по экспозиции музея, отдирая щиты с экспонатами. И музея не стало. Мой собеседник решил добить меня окончательно:
У нас этот дом называют бомжатником. Тут теперь бомжи живут.
У них что, ключ? тупо спросил я.
Зачем, они забираются внутрь через подвал.
Лестница, ведущая в подвал, завалена мерзким, чавкающим под ногами тряпьем. Рядом валяются пузырьки из-под настойки боярышника и антисептического раствора.
Огонь разводят, дом раз сорок горел, прокричал уже от соседней многоэтажки давешний печальник.
Сорок не сорок, деревянная постройка вряд ли бы выдержала такое испытание, но навес над лестницей крепко обуглен.
Звоню в Главное управление охраны памятников, спрашиваю, что с домом Маяковского в бывшем Гендриковом. Через полчаса, подняв документы, меня успокаивают: охраняется как исторический памятник федеральной категории.
Значит, его не могут ни продать, ни снести, ни поджечь?
Нет, ни в коем случае! звенит в трубке бодрый женский голос.
Жаль, бомжи этого не знают.
Может, специально для них нацарапать на стене: "Здесь жил Вова"? Или надежнее по имени-отчеству? Вдруг испугаются!
Издатель: ЗАО "Московские новости" E-mail: vremya@mn.ru - Тринадцать Рембрандтов Денис Бабиченко, Николай Сидоров
На протяжении десятилетий советское государство обращалось со своими музейными сокровищами, как с захудалым инвентарем. Шедевры живописи по дешевке уходили за рубеж. Не лучшая участь постигла и "трофейное искусство", оказавшееся в спецхранах империи на грани гибели
В начале августа 1928 года нефтяной магнат Гульбенкян обращался в письме к советскому банкиру Пятакову с просьбой содействовать покупке картин из Эрмитажа по списку. Это лишь один пример того, как советское правительство распродавало художественные ценности. Сегодня Россия не может потребовать их возврата - сделки были вполне законными. Поэтому, скажем, "Мадонна Альба" Рафаэля останется в Национальной галерее Вашингтона. В отличие от другой "Мадонны", кисти Лукаса Кранаха старшего (на фото). Музей в Северной Каролине (США) обязался вернуть полотно законным владельцам из Австрии, у которых оно было конфисковано во время нацистской оккупации (Фото: Karen Tam/AP)
Весной 1921 года в Петроград приехала комиссия Наркомпроса из Москвы с целью выяснить, почему голодают ученые, получающие "академические пайки". После обеда с икрой, семгой, дичью и грибочками под водочку пролетарский писатель Максим Горький, опекавший вместе с женой, Марией Андреевой, ученых, а заодно и национализированные худценности, повез осматривать дворец одного из великих князей. Картины были развешены по школам, эпохам и странам. Скульптуры также занимали самые выгодные для них места. "Тут достаточно художественного материала, чтобы удвоить Эрмитаж", - авторитетно заявил Горький. "Что же вы предполагаете со всем этим делать?" - уточнили у буревестника революции. "Если не разворуют, то лучшие вещи попадут в государственные музеи: нужно распространять художественную культуру в массах. Часть пойдет за границу, в товарообмен, особенно вот это..." Горький открыл потайную дверь и провел экскурсию в секретное отделение, где были сосредоточены вещи сексуального характера. Ни до, ни после никто из членов комиссии не видел ничего подобного: картины, скульптуры, комплекты мебели, диваны, столы, кресла, стулья, пепельницы, тарелки, блюдца, чашки несли на себе эротические рисунки. Горький зорким глазом художника наблюдал реакцию посетителей и посмеивался про себя. Ошеломленная публика начала выяснять, хорошо ли идет этот товар на Западе. Продукция была популярна, особенно много "товара" запрашивала Англия, о чем регулярно сообщал товарищ Красин, советский нарком внешней торговли...
"Пустяки"
"Тащат мешками, особенно солдаты и прислуга", - описывали очевидцы в октябре 1917 года события в Зимнем дворце. А что делать? Революция... Шли годы, но легче не становилось. Во всяком случае шедеврам мировой и отечественной культуры. Окруженному со всех сторон империалистами рабоче-крестьянскому государству пришлось тайно и часто по дешевке распродавать достояние. Размышляя, как сделать торговлю более прибыльной, наращивать экспорт большевики решили "драгоценными камнями или еще какими-нибудь пустяками". Среди "пустяков" фигурировали не только шкурки сусликов, лесная чертовщина вроде грибов, лекарственных трав и муравьиных яиц, но и редчайшие музейные экспонаты.
Записка председателя правления Госбанка СССР Георгия Пятакова от 11 августа 1928 года наркому торговли Анастасу Микояну позволяет оценить настроения в советском руководстве: "Дорогой Анастас Иванович! Я уже писал Вам о просьбе Гульбенкяна (Калюст Гульбенкян - глава "Ирак петролеум компани", содействовавший реализации советской нефти на мировом рынке, и основатель известной на весь мир картинной галереи в Португалии. - "Итоги") продать ему за большие деньги несколько картин из Эрмитажа. Он все просит, чтобы я ему дал ответ: божится, что никому не покажет (что сомнительно). Прислал мне прилагаемую карточку и отметку еще двух картин. Я ему все время отвечаю, что если нарком и согласится, то только в виде величайшего личного одолжения... По-моему, хорошо продать несколько картин и получить пару миллионов наличными деньгами. С тов. приветом, Г. Пятаков". Вскоре за рубеж по сходной цене поплыли потоки шедевров из Эрмитажа: "Мадонна Альба" Рафаэля, "Венера перед зеркалом" Тициана, портрет Елены Фоурмен Рубенса, "Мужской портрет" Рембрандта. Сегодня их можно увидеть в Национальной галерее Вашингтона. Несмотря на то, что из СССР в те годы исчезло и многое другое, свести концы с концами большевикам удалось только при помощи все того же хлеба, отобранного у тружеников полей.
Секретная переписка советского руководства свидетельствовала о полном развале музейного дела в СССР. К началу Великой Отечественной войны были уничтожены сотни архитектурных памятников, не считая тысяч церквей вместе с их содержимым. В хранилищах крупнейших "храмов искусства" экспонаты складировались, как сельди в бочке. Средства на их реставрацию, капитальный ремонт зданий, не говоря уж о строительстве новых, отпускались мизерные. Старый революционер Феликс Кон, исстрадавшись на должности руководителя музейного отдела Наркомпроса с 1933 по 1937 год, писал в СНК СССР, что "музеи находятся в очень тяжелом состоянии, так сказать, на задворкахЙ На 417 музеев, в числе которых такие гиганты, как Эрмитаж, Русский, Третьяковка, весь аппарат, включая меня, состоит из семи человекЙ Прошу об отпуске средств, чтобы предотвратить такие случаи, как авария отопления в Третьяковской галерее, падение дымовой трубы с крыши Исторического музея на Красной площади, обвалы потолков в Эрмитаже и течь труб парового отопления в Русском музее".
После образования в 1936 году Комитета по делам искусств при СНК СССР с большим аппаратом чиновников стало еще хуже. В 1938 году Комитет совконтроля констатировал, что произведения живописи и скульптуры хранятся в совершенно неприспособленных складах. В Москве в заброшенных церквях штабелями сырели тысячи картин, в том числе произведения Репина, Верещагина, Серова, Сурикова. В аналогичном состоянии находились десятки экспонатов Русского музея в Ленинграде, имелись многочисленные случаи хищений...
Войска культурного назначения
Накануне Второй мировой войны Гитлер задумал создать супермузей всех времен и народов. В австрийском городе Линце он хотел построить картинную галерею, хранилище с колокольней, цейхгаузом и фортификационными сооружениями, средневековым висячим мостом, нумизматическим кабинетом, библиотекой и своей собственной усыпальницей. Замысел был положен в основу специального плана, которым и руководствовались "профильные организации" на оккупированных территориях. Крупнейшей из них был айнзацштаб рейхслейтера Альфреда Розенберга "Изобразительное искусство". Три сотни штабных историков, искусствоведов, архивистов и библиотекарей, которым не рисковали перечить даже гестаповцы, носили униформу частей особого назначения. Грабеж, как и план "Барбаросса", был продуман до мелочей. Вслед за частями вермахта "наступали" обученные команды, которые прочесывали институты, библиотеки, музеи и дворцы. Все приглянувшееся "научно обрабатывалось" и свозилось в рейхЙ
В 1944 году советский художник и реставратор, академик Игорь Грабарь и член-корреспондент АН СССР, искусствовед Виктор Лазарев выступили с инициативой потребовать компенсацию за разрушенные и похищенные культурные ценности: "Никакими деньгами их не возместить, и это возмещение должно быть получено только в виде художественных ценностей, собранных в богатейших германских музеях и могущих явиться в какой-то степени эквивалентами погибшего", - написали они Сталину. Разработка перечня экспонатов германских музеев не встретила особых затруднений, чего нельзя сказать о составлении подробных списков наших утрат с указанием того, что уничтожено, а что вывезено, откуда и куда. Штаб советской культуры оказался не в состоянии квалифицированно выполнить такую работу. То есть то, что было сделано, совершенно не годилось для выработки цивилизованной процедуры реституции - возврата похищенного и возмещения утраченного. Такие списки в России начали создавать толькоЙ в середине 90-х годов.
Весной же 1944 года Грабарь и Лазарев отрапортовали Сталину: "В список эквивалентов внесены только первоклассные произведения, особо необходимые советским музеям для восстановления их п р о б е л о вЙ обеспечивающие создание в Москве грандиозного музея, равного которому нет в мире и который явится на столетия историческим памятником великих побед".
Координационный комитет союзнического Контрольного Совета по Германии в декабре 1945 года принял нашу точку зрения на реституцию: возвращение похищенного и замена уничтоженного. Культурные ценности, найденные на оккупированных территориях, свозились и у нас, и у союзников на спецбазы. К апрелю 1946 года стороны выработали четырехстороннюю процедуру реституции, в соответствии с которой изъятие из германских музеев предполагалось осуществить через Межсоюзническую репарационную комиссию с соответствующим учетным аппаратом и жюри экспертов.
Однако еще до весны 1946 года львиная доля ценностей, собранных на советских базах в Германии, была "перевалена" за тысячу километров - в СССР. А вместе с ними и имущество стран - жертв фашистской агрессии в Европе. Списки "грабарей" не понадобились. Трофейные команды, продвигавшиеся вслед за наступающей армией, были сами себе "жюри". В июле 1946 года известный советский скульптор Сергей Меркуров написал паническое письмо помощнику Сталина Поскребышеву: "Глубокоуважаемый Александр Николаевич! Необходимо веское слово Иосифа Виссарионовича! В музей изящных искусств, где я директором (Меркуров имел в виду Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. - "Итоги"), прибывают каждый день трофейные ценностиЙ "Сикстинская мадонна" Рафаэля, 13 Рембрандтов, 8 Рубенсов, 10 Тицианов, Троянское золото (раскопки Шлимана) и пр. Одним словом, первоклассные ценности. Помещение музея может вместить меньше десятой части всего".
В планируемом властями грандиозном музее вместо крыши, разбитой немецкой бомбой, висело дождливое небо, но в Москву уже шел поток уникальных ценностей. О том, что это было достояние не только государства-агрессора и немецкого народа, а мировой цивилизации, и на каком основании его могла присвоить одна страна, пусть и победительница, тогда никто не задумывался. Конечно, ни Эрмитаж, ни тем более Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве просто не в состоянии были сыграть роль мирового музея в условиях послевоенной разрухи. В каморке, по соседству с помещением, выделенным для экспонирования "Сикстинской мадонны", жили люди, готовивишие еду на примусе. Их некуда было переселить! Народ-победитель трофейных Рембрандта и Рубенса так и не увидел. Иосиф Виссарионович свое веское слово по этому поводу не сказал.
"Оловянная чума"
В конце концов до чиновников Комитета по делам искусств дошло, что большая часть ценностей советских музеев, вывезенных гитлеровцами, могла остаться в западных зонах оккупированной Германии. Но было уже поздно. Все согласованные с союзниками сроки подачи заявок на реституцию прошли. Верховной власти опять было не до "мелочей".
Крайними оказались музейные работники. В 1949 году вместо помощи государство в лице Министерства госконтроля устроило проверку учета и хранения художественных ценностей, в том числе "трофейных". Контролеры выявили вопиющие нарушения. Скульптуры и картины по-прежнему хранились в штабелях на полу, лаковое покрытие картин помутнело, в красочном слое образовывались изъяны - кракелюры вследствие нарушения температурно-влажностного режима. Коллекции старинного оружия ржавели. Древние изделия из бронзы "болели оловянной чумой". Напуганные работники музеев открыто заявляли, что массовый завоз "компенсата" негативно отразился на сохранности родных коллекций. После этих событий музей на три года переоборудовали под выставку подарков к юбилею вождя всех народов.
...В 1954 году (год "Духа Женевы") тогда еще миролюбивый Хрущев распорядился вернуть полтора миллиона "трофеев" Германской Демократической Республике под видом "спасенного искусства". Его остатки - более 200 тысяч произведений искусства, несколько миллионов единиц библиотечных и архивных фондов - власть на полвека сознательно упрятала в спецхраны. Но страшная тайна существовала только для нас. На Западе о многом догадывались. В начале 90-х годов допущенные до "секретов" отечественные искусствоведы признались, что многое из томившегося за семью печатями в спецхранах совимперии находилось на грани гибели.
С. Д. Меркуров (1881-1952) (Россия)
Крупный скульптор, народный художник СССР, действительный член Академии художеств СССР, лауреат Государственных премий, директор Музея изобразительных искусств им. Пушкина (1944-1952).
Один из видных отечественных скульпторов.
Признанный мастер монументальной скульптуры.
Автор памятников Ленину, Сталину, Достоевскому, Толстому, Тимирязеву, Авербаху, Бурденко, Циолковскому, Корсакову, памятников-бюстов в Кремлевском некрополе и надгробных памятников на Новодевичьем кладбище.
С.С. МАМУЛОВ
УДИВИТЕЛЬНЫЙ НАРОД ИЗ СТРАНЫ ЧУДЕС
КНИГА ТРЕТЬЯ
МОСКВА 2000г.
