Зудерман-Давидян Перч
Зудерман-Давитян Перч
Перч Зудерман-Давитян род. в 1912 г. Кавалер Железных Крестов рейха. Летчик.
- Вы армянин? - Наполовину, мой фюрер. Гитлер беседовал со мной целых двадцать минут. Он отлично раз¬бирался в музыке, знал армянскую тематику... В 1944 г., вручая мне вто¬рой Крест, он спросил: - Играете ли вы еще Комитаса? - И сам же добавил, - Наверное, нет. Страшные были эти годы...
В середине 50-х я работал на постоянной советской выставке в одном из северных городков Италии. Чуть поодаль от нас располагался огромный американский павильон, с сотрудниками которого мы время от времени с удо¬вольствием контактировали, несмотря на строгий надзор соответствующих ор¬ганов. Я сдружился с парнем по фамилии Уильям Грей, представившимся, по обыкновению, просто Биллом. Как-то я отправился на павильоновском пикапе в Триест за оборудованием, присланным из Москвы через Румынию. Шофером у меня был бессменный ра¬ботник нашей выставки - Васин, с геометрической прогрессией сокращавший число своих трезвых часов. На перроне мы столкнулись с Биллом, весело сооб¬щившим, что сильный ливень накануне размыл несколько сот метров под Три¬естом, и ближайший поезд подойдет только через четыре часа. Рядом с ним стоял рыжеватый парень лет двадцати. - Шилдс Ваган, - третья буква его имени была произнесена с тем самым гор¬танным придыханием, что бескомпромиссно выдает армянское происхождение. - Ду хосум эс айерен (ты говоришь по-армянски) ? - рискнул спросить я. - Кич мэ (немного - зап. арм., прим. авт.). Билл взирал на меня с нескрываемым удивлением, будучи всю жизнь уверенным, что в СССР живут одни только русские. - О чем это вы с ним? - Брата нашел, - похлопав его по плечу, объяснил я. Ваган, обрадованный не меньше моего, тут же пригласил нас в гости к своей кузине Т а к у и. Я знал, что, конечно же, поеду, но надо было как-то потом объяснить длительное от¬сутствие в павильоне, не бросая тени на безупречно начавшуюся служебную ка¬рьеру. Не говоря уже о шофере Васине, ожидавшем в машине. Идею подал он сам; - Наверняка, в злачное место намылились. - После получения сорока рублей за солидарное молчание, добавил:
- Только знайте, в городе всего два публичных дома с гарантией стерильно¬сти. Один - на Боннелли, 4, принадлежит мадам Шульц. Второй - на Маркет-платц, но очень дорогой... -Ладно, ладно, учту... ... Такуи, типичная армянка с красивыми распущенными волосами, встре¬тила нас более, чем радушно. Она не по-женски пристально рассматривала ме¬ня пару минут, потом изрекла на армянском: - Да, я уверена, что вы армянин! Когда расселись вокруг стола, было чему удивиться - в таком абсолютно "не¬армянском" регионе, как северная Италия сидят рядышком и мило беседуют сразу пятеро соплеменников: Такуи, ее муж П е р ч, Ваган, автор этих строк и двоюродный брат Такуи - Сонгот, приехавший из Македонии погостить у родственников. "Сонгот" на немецком - это эквивалент его настоящего имени Аствацатур, что значит - "Богоданный". Заметно поскучневший Билл скоро распрощался, сославшись на дела в горо¬де. Такуи, раздав всем по чашечке кофе, принялась рассказывать: - Я, Ваган и Сонгот родственники второго колена рода Ваганянов из Харпута. Дед наш, С е р о б, владел крупнейшим в городе мануфактурным ма¬газином и возглавлял семью, где были три дочери - Мегруи, Ср6уи, Такуи. И сын, которого назвали Вишт ("скорбь") в память о матери, умершей при его рождении. Мегруи стала одним из первых в Турции специалистов в области социологии и экономики, вышла замуж заДраго Шекербековича, сына судьи из Скопье, происходившего из венгерских армян Алмаши, родила ему Сонгота. Страшную весть о погромах они услышали осенью 15-го года. Усилиями отца Драго через немецкое посольство в Стамбуле сумели вывезти мою мать Србуи, кото¬рой в ту пору было тринадцать лет. Ее, спрятанную у курдов, немцы попросту вы¬купили. После этих событий Србуи целый год казалась невменяемой. В 1921 г. она вышла замуж за Вензелоса Раденмахера, чей отец, отставной офицер кайзеровской армии, был австрийцем, а мать, владевшая ювелирным магазином - гречанкой, и уехала с ним в Вену. Два года спустя родилась я, по¬лучившая имя тети, и бабушка открыла для моих родителей ювелирный мага¬зин, существующий поныне. Тогда же, 1924 г. нашелся Вишт. Его переправили в Канаду из пустыни в Мессопотамии. Он отказался вернуться, скоро обзавелся семьей. Ваган - его вто¬рой сын. Жаль только, что он так жестоко обошелся с нашей фамилией и пе¬реиначил ее на какого-то там "Шилдса"... Тут, вопреки ожиданию, вместо Вагана, почему-то оживился Сонгот. После "Битте, Такуи", он долго тараторил, и всю его тираду сестра перевела в двух словах: - Я ношу фамилию Ваганян не в угоду оригинальности. Она для меня столь же важна, как и отцовская. Я заслужил право так называться' - Это правда, - продолжила Такуи. - Он никогда не скрывал своего проис¬хождения, даже в мусульманском обществе. Более того, он всегда пользовался уважением окружения, во многом благодаря собственной гордости за нацию. Так было в военной академии, в югославской армии, а там ведь немало турец¬ких солдат... В тридцать лет Сонгот уже командовал полком и, между прочим, в горы его позвал сам Тито. Услышав это имя, Сонгот посмотрел на меня, чтобы уловить реакцию. Я его не разочаровал. Тогда он что-то снова быстро проговорил. - Да, чуть не забыла, - Такуи взволновалась, - именно два армянина - Арам Озганян и Златко Пештмалджи- решили исполь¬зовать опыт круговой защиты своих соотечественников, описанный в книге "Сорок дней Муса-Дага". Они вынесли прямо из-под носа полиции книгу Верфеля, организовали ее перевод на сербско-хорватский, размножили необходи¬мые фрагменты и показали их маршалу. Тито был в восторге... Ваган, очевидно наращивая обиду, ввернул в образовавшуюся паузу "сорри" и удалился. Такуи, ничуть этим не смутившись, продолжала: - Мой отец был крайне равнодушен к семейным узам и, прожив с нами все¬го пару лет, оставил семью. В 30-х увлекся национал-социалистской демагогией и одним из первых в Австрии вступил в ряды партии. Преподавал в Академии Генштаба вермахта, дослужился до группенфюрера. В 40-х пришло разочарова¬ние, а поскольку он был человеком крайностей, то моментально включился в заговор против Гитлера. После провала отца арестовали, и в день его расстре¬ла моя бабушка умерла от инфаркта. Я же благодарна ему за самое главное приобретение в своей жизни - мужа. В рейхстаге намечался новогодний бал. Заканчивался 1942 год. Отец позвонил и пригласил меня, пообещав выслать свой новый "Опель". Мать не стала отго¬варивать, наоборот - приготовила мне новое нарядное платье и велела как сле¬дует веселиться. Мне было двадцать... Влюбилась сразу... Такуи просветлела лицом и явно ушла в приятные воспоминания. Подбод¬ренный темой, в разговор вступил Перч: - Вам знакомо имя Давит Давитян? Разумеется, я слышал об этом талантливом скрипаче из Германии, гастроли¬ровавшем во второй половине 10-х годов и погибшем во Франции в 20-х. - Он не погиб, а умер... Умер от инфаркта. Это мой отец. - Перч шарил в фотографиях на манер тасования карт. - В испанском городке Бильбао. При нем была скрипка Страдивари, загадочно исчезнувшая сразу после его смерти. Он показывал мне один снимок за другим и вдруг мне на глаза попалось фо¬то, от которого по телу пробежали мурашки. Гитлер! И рядом - знакомое ли¬цо... Да это же сам Перч! Он поймал мой взгляд и опередил вопрос: - Аид йес... Йес чгатенал вах (это - я, страх мне не знаком). Его жена тор¬жественно прочитала на обороте: "Момент вручения второго Железного Креста Зудерману-Давитяну Перчу Адольфом Гитлером собственноручно в ознаменование особого события в люфт¬ваффе рейха - уничтожения 600-го самолета противника кавалером одного Желез¬ного Креста майором Перчем Зудерманом-Давитяном 19-го ноября 1944 г.!" - Вообще-то, если быть точнее, не 600, а 613, - дополнил герой. Эти доба¬вочные тринадцать были самыми трудными. К концу войны Советы носились по воздуху уже достаточно грамотно. Приходилось часто менять машины, что стоило жизни нескольким ведомым. - Случалось ли сбивать своих по ошибке? - Всякое бывало. Меня убедили в том, что я умудрился "расправиться" с ше¬стнадцатью единицами собственной боевой техники. Последний самолет сбил
во время кошмара над Курском. Тогда за три дня я сделал пятьдесят вылетов, садился только за заправкой и сменой гашетки, не каждый раз успев сбегать в туалет, бутерброды дожевывал при подлете, запивая неизменным кофе... Пока я переваривал рассказ, Перч вернулся к теме об отце. Я посоветовал ему обратиться к музыкантам, назвал известные в России и Армении имена, он их записал и, как бы, к слову, продолжил: - Мои дед, Перч Давитян-старший. основал ювелирный салон в Берлине. Отец был не только виртуозным скрипачом, но и сердцеедом. Ему ничего не стоило очаровать мою мать, певицу Берлинского оперного театра Герду Зудерман. Однако через год родители расстались, моим воспитанием всецело заня¬лась бездетная тетя. Отец навещал меня так редко, что если бы не фотографии, я бы его лица не запомнил. Зато приезжали дедушка с бабушкой по материн¬ской линии - эльзасский немец и француженка... - Неужели такое смешение кровей не мешало карьере "арийского летчика? - Вовсе нет. Я жил жизнью обычного немецкого парня и никому не было дела до второй половины моей фамилии. А мне хотелось не только ее носить, но продолжить в профессии. Я очень даже прилично играл на скрипке, но жаж¬да полетов скоро взяла свое. - Вам известны имена армянских летчиков? - Слыхал, а как же! Нельсон Степанян, к примеру, снившийся в кошмар¬ных снах морякам. Его сбили истребители «особого» отряда, обычным охотни¬кам он был не по зубам... Из американцев - Магакян, Марсубян, ну и... пожалуй, все. Знаю больше, но фамилии, к сожалению, забыл. Лучше, рас¬скажу вам случай, который врезался в память. В декабре 1942г. мы налетели на стаю ИЛ-ов. Потеряв шесть машин, бросились врассыпную, и только один пошел прямо на меня. Лишившись ведо¬мого, сбитого шедшим на таран, я понял, что из этой ситуации один из нас не выберется. Слышу в наушниках: "Обер-лейтенант, разрешите его прикончить. Я справа, 17-й". Я отказался наотрез. Сам не знаю, почему. Минут шесть во¬зился и все-таки поджег. Очередь пробила пилоту плечо, но он успел выбро¬ситься с парашютом. Мне очень хотелось увидеть лицо этого храбреца и, слов¬но в ответ, с его головы слетела пилотка... На меня с ненавистью взглянули ар¬мянские глаза. Я должен был, следуя инструкции, нажать на гашетку, но не смог. Кружился вокруг него, не давая моим товарищам возможности прице¬литься, пока он не стал недоступен... ... Было далеко за полночь. Перч зевнул и поднялся с кресла. - Я принесу вам газеты 30-х и 40-х годов, просмотрите их перед сном. Меж¬ду прочим, знайте, я всем журналистам говорил, что моя фамилия состоит из двух частей и ни одна из них не может быть лишней. Отказывался от интер¬вью, если кто-то нарушал условие... ... Утром за мной заехал Билл. Добравшись до вокзала, мы с трудом досту¬чались до сладко спавшего Васина, вокруг которого по всему салону валялись бу¬тылки из-под "Амаретто". Продрав глаза, он добродушно поинтересовался: - Товарищ лейтенант, где вы провели ночь, у мадам Шульц? - Нет, в борделе на Маркет-платц. - Я так и знал! У вас, кавказцев, денег куры не клюют...
«Я – армянин». Ереван 2000.
