Просмотр исходного текста страницы Средняя Кубань. Земляки и соседи/Армяне закубанские (Черкесо-Гаи)

Название аула — Армавир, данное ему в 1848 году, должно было, по мнению его «крестного отца» — настоятеля армянской церкви в Ставрополе Петроса Патканяна, подчеркивать связь кубанского населенного пункта с памятью о столице дрсвнеармянского царства, процветавшего более 2 000 лет назад. Но и «первоимя» — по-черкесски «Ермэлхабль», по-русски «Армянский аул» — явственно подчеркивало, что основателями этого аула были именно армяне («ермел» — по адыгски).

Сегодня этот бесспорный исторический факт кое-кем забывается, а то и преднамеренно умалчивается. Однако другими (в результате беззастенчевых исторических спекуляций) выдается за мнимое доказательство того, что-де «армавирские земли являются исконно армянскими», которые в ближайшем будущем «неизбежно войдут (как и ростовские, и иные северокавказские территории в состав Великой Армении» (см. критическую отповедь одной из таких беспардонных попыток в газете «Советская Россия» от 21 ноября 1992 года).

Как же все происходило на самом деле?

В предшествующих очерках показано, что равнины восточного Закубанья в исторически обозримом прошлом были местом обитания и соперничества адыгов, абазин, а также (начиная с XV века) и ногайцев. Во второй половине XVIII столетия (со времени приезда в наши места А. В. Суворова) Российское государство твердо встало на берега Средней Кубани, обустраивая их системой приграничных укреплений, а затем слобод и станиц, куда поселялись прежде всего донские казаки. Это-то и стало движущей причиной исторически обусловленного и очень нелегкого появления и концентрации на месте нынешнего Армавира ранее разобщенных и все более физически и духовно притесняемых армянских групп, живших за Кубанью.

Генерал российской армии барон Г. X. Засс — командующий Кубанской укрепленной линией, которого величали «благодетелем армян», — так писал начальнику астраханской армянской епархиальной консистории архиепископу Серовбе:I «Уже несколько лет, как используя все благоприятные моменты, успел переселить 300 семей армян из горных районов Ч. на равнины Кубани, которые поселились теперь на левом берегу реки Кубани, напротив Прочно-Окопского укрепления, и с военной, и с гражданской стороны они ныне всем обеспечены...». 

Сказано по-военному четко, без «сантиментов». А сколько драматического, сколько слез и бед предшествовало появлению Армянского аула в 1837—1839 годах!..

Есть ли в истории мира хотя бы один не многострадальный народ? Вряд ли!.. Но феномен армянского народа — после древнего расцвета, яркой вспышки оригинальной и сильной армянской государственности — отмечен редкой печатью трагичности, чуть ли не обреченности. Около 2000 лет он был объектом гонений, бесчисленных нападений внешних врагов, попыток поголовного порабощения и даже истребления. Так повелось от персидских царей и длилось до начала XX века, когда Турция предприняла акт кровавого геноцида против армии, уничтожив едва не половину этого древнего, трудолюбивого народа.

Судьба разбросала армян по всему свету, перемещая время от времени их стойкие в своем «национальном» самосознании группы с места на место. Если детально проследить эти горькие скитания, то, пытливо вглядываясь в глубины истории областей и стран, окружающих Кавказ, можно установить явные следы хронологически последовательного обитания крупных армянских колоний в Византии, Трапезундском царстве на южном берегу Черного моря, а вскоре в городах Золотой Орды, Крымского ханства, итальянских колоний.

По этому поводу современный исследователь уникального армянского хачкара (крестного камня) XIV в: из Темрюкского музея (Таманский полуостров) пишет: «Общепризнано, что значительную часть горожан в Крыму составляли именно армяне Хотя появление здесь первых переселенцев относится к домонгольскому времени, очевидно, что массовое движение, армян в Крым из Закавказья началось именно в XIII—XIV веках в связи с захватом этих областей Хулагуидами... Огромное влияние армян на культуру, средневекового Крыма ни у кого не вызывает сомнений. Темрюкский хачкар свидетельствует о таком же влиянии в несколько иной географической зоне — в золотоордынских городах, расположенных в степи или на ее границах».

Ему вторят компетентные исследователи армянских общин на территории России, подчеркивая, что особенностью армянских колоний Крыма было то, что они размещались почти во всех важных населенных пунктах Так, по генуэзским источникам, в 1470-х годах из 70 тысяч жителей города Кафа (современная Феодосия) 47 тысяч были армянами (то есть 65%), тогда как греки, караимы и татары вместе составляли лишь 15%, а собственно генуэзцы всего 4%. В городе Сурхате (Старый Крым) имелось около 10 армянских церквей, а также основанный в 1398 году монастырь Сурб Хач (Святой Крест). В городе Казарицте, основанном армянами, размещался их крупный гарнизон, служивший по контракту для защиты генуэзской Кафы от нападения татар. Но в основном многочисленные армянские поселенцы в средневековом Крыму были торговцами и ремесленниками.

Однако с момента падения генуэзских городов-колоний и подчинения Крымского ханства Турции, армяне, как и другие христиане, испытывали в Крыму жестокий и разнообразный гнет. Огромные налоги (с урожая, со скота, с имущества), тяжкая подушная подать, многочисленные повинности, но более всего систематическое религиозное преследование, запрет на родной язык, хранивший христианские святыни армянской Григорианской (Апостольской) Церкви, вынудили армян бежать из Крыма в разных направлениях. Вот тогда-то (не позднее конца XV века) часть переселенцев и оказалась в лестистых предгорьях Закубанья, разместившись небольшими группами среди полухристианских адыгских племен, также страдавших от турецко-крымских притеснений, боровшихся против них и нуждающихся в опытных ремесленниках, торговцах и воинах.

Именно на этом этапе своих бесконечных миграций потерявшие свою родину «вечные изгои» стали именоваться (и даже сами называть себя!) «черкесо-гаями», то есть адыго-армянами, а в русских источниках, обычно — «закубанскими армянами».

Некоторые из дореволюционных историков склонны были приписывать все эти многовековые переселения фатальной вражде и давлению тюркоязычных народов (сперва турок-сельджуков, затем османов, южнорусских татар и т. п.). Вряд ли они правы! Сталкиваясь на дорогах истории с «тюрками», длительно живя среди них, армяне не только выработали стойкие навыки взаимного сосуществования, но и мастерски приспосабливались к конкретным условиям, освоив, а потом и сосредоточив в своих руках столь необходимые каждому обществу навыки торговли, превратившись во влиятельную и внутренне спаянную прослойку негоциантов-купцов, принадлежащую к самым зажиточным общественным кругам.

Ужас их положения был в другом. Периодически, вынужденно меняя места своего обитания, приноравливаясь каждый раз к иной «этно-экологической нише», армяне неуклонно и вопреки собственным желаниям теряли элементы самобытной культуры, утрачивали дорогие сердцу дедовские традиции в быту и обычаях, испытывая к тому же все возрастающий и агрессивный натиск на святая-святых — их христианскую религию. На завершающем этапе многовековой «одиссеи» произошло уже и нечто вовсе печальное; разбросанные по различным адыгским обществам и племенам, армяне стали забывать, а вскоре и совсем потеряли свой родной язык, перейдя на «черкесскую» (адыгскую) речь, ежеминутно звучавшую вокруг них.

Теперь только лишь христианство григорианского толка, да все более затухающие историко-генетические предания поддерживали армянское самосознание этих осколков некогда сильного и самостоятельного народа. Казалось, еще несколько десятилетий, одно-два поколения и произойдет полное растворение «черкесо-гаев» в среде адыгских племенных образований. И тогда...

Самые дальновидные и патриотически настроенные «черкесо-гаи» поняли, что тогда навсегда исчезнет из анналов истории еще одно ответвление дальних потомков легендарного родоначальника армян, носившего имя Гайк. Как не допустить этого?

Гарантом спасения и сохранения национальной самобытности выступила Россия, которая в первой трети XIX века протянула вооруженную руку союзничества героической борьбе народа Восточной Армении против сокрушающего гнета Османской империи, а за предшествовавшее столетие приняла на берега Терека, Дона, Волги многие тысячи армянских беженцев от турецкого и иранского бесправия. Присоединение значительной части исторической Армении к России вдохнуло надежды и в черкесских армян. Оно призвало их лидеров к немедленным действиям!

Как гласят строки архивных документов, «...несмотря на перерождение в черкесов почти во всем», закубанские выходцы «твердо сохранили убеждение, что они армяне григорианского вероисповедания. Живя в горах, они исполняли свои христианские требы по случаю, когда к ним заходил какой-нибудь священник (а истинным подвижником такого рода был монах Варапет Арцивян, проживший 102 года и похороненный в 1910 году в ограде главной армянской церкви Армавир), крестили детей, венчались, приобщались святых тайн или ездили при удобном случае для сего в ближайшие города» (ГАКК. Ф. 774. Оп. I. Д. 216. Л. 48).

Сохранились (начиная с конца XVIII века) десятки документов-обращений черкесо-гаев к российским властям о покровительстве, о принятии в российское подданство, о предоставлении им тех «пустых земель» в державном приграничье, которые могли бы дать армянской общине возможность объединения и возрождения. Выказывая готовность пожертвовать многими материальными благами и выгодами (недаром в народе сравнивают переезд с пожаром!), черкесо-гаи взывали прежде всего к своим духовным ценностям («сыновья наши часто остаются некрещенными»). А помогавший им российский адмирал Л. М. Серебряков (урожденный армянин Казар Маркосович Кюмушли-Арцатагорцян) свидетельствовал, что черкесо-гаи «уже стали терять свой собственный облик».

Очередной многотрудный и опасный «исход», выведший черкесо-гаев на левый берег Кубани, где и был основан ими Армянский аул, состоялся под защитой российских дипломатии и оружия. Подножие мощной крепости (замка, как порой называл ее Г.X. Засс) Прочный Окоп (напротив устья Уру-па, впадающего в Кубань) стало местом их расселения, где обретающих новую родину закубанских армян поджидали съехавшиеся из разных областей России их ранее спасенные «соотчичи». Очевидцы описали трогательные сцены возвращения в лоно родимой народности: «Подъехал караван, о, Боже мой, какая картина! Женщины и мужчины, жаждущие религии и креста, бежали вперемешку, падали на землю вокруг нас, плакали, кричали от радости, хватаясь за нас, они целовали нас и клали руки свои на глаза, опять целовали нас. Дрогнувшим голосом несколько часов говорил и утешал Тер-Петрос. Переводил Тер-Арутюн или архимандрит Карапет. Женщины обнимали и целовали своих детей, утешая и лаская их словами «эрмени, эрмени», крепко прижимали к груди...».

Надо много выстрадать и прочувствовать, чтобы по достоинству оценить случившееся тогда на армавирской земле! И воздать должное тем вожакам, которые сумели возвратить к долгой исторической жизни эту своеобразную этнографическую группу армян, «навеки отдавшихся российскому подданству!..».

Не в кратком очерке излагать поучительную и богатую дальнейшую историю черкесо-гайской колонии Армавира. Однако ее жизнеспособность и цепкая стойкость подтверждены массой самых различных фактов. Достаточно сказать, что в середине XIX века в 360 семействах Армянского аула сосредоточилось 277 высоких боевых наград России, орденов и медалей (в том числе 58 георгиевских крестов) за участие черкесо-гаев в военных действиях на самых различных фронтах (более всего — на Закубанском и Закавказском). Полностью сбылось пророчество командующего Кавказским корпусом генерала Головина: «Армяне на предназначенном им месте жительства найдут избытком средства для земледелия и скотоводства, а при предприимчивости своей в торговых оборотах и ремесле они скоро могут упрочить свое благосостояние и принести немалую пользу в отношении распространения промышленности между закубанцами».

Вот строки из «покорнейшего прошения Наместнику Кавказскому генерал-адъютанту и генералу от инфантерии князю А. И. Барятинскому от общества закубанского армянского поселения» (май 1857 года, Прочный Окоп): «Мы, армяне-христиане, разновременно выходя из Кавказских гор и добровольно вступая под власть Российского правительства, составляем ныне из себя до 350 семей — общество, называемое Армянским закубанским поселением.. Подобное стремление, думаем, есть и у тех армян-христиан, кои доселе в горах находятся напрасно... Мы просим милости о даровании нам прав служащих здесь горских узденей, свойственных настоящему быту нашему, облечь нас правами армян Астраханских или Нахичеванских, так же вышедших, подобно нам, из гор во время царствования Екатерины II» (ГАКК. Ф. 774. Оп. I Д. 216. Л. 4. Оба цитированные архивные документы любезно предоставлены студентом-краеведом С. Н. Ктиторовым).

А вот как описывает Армавир той поры российский офицер Иванов — первый бытописатель черкесо-гаев — «армян, вышедших в 1838 году с гор Бесленеевских», в газете «Кавказ» № 34 от 9 мая 1853 года: «Жизнь Армавирца почти совершенно ничем не отличается от жизни Черкеса. Все приемы горца с его понятиями о удальстве и сельском хозяйстве остались у Армавирца неизменными. Закубанские Армяне имеют очень смешные понятия о полевых работах вообще, хотя, для их поощрения к земледелию отведены им от Правительства значительные участки земли. Если теперь Армавирцы и занимаются земледелием, то собственно только для своего продовольствия. Они преимущественно сеют просо и кукурузу, но очень редко рожь и пшеницу, по крайней мере хорошо, что ввели между ними посевы пшеницы; со временем они сами увидят от нее пользу. Льна и конопли у них совсем нет, а на убеждения заняться разведением этих полезных растений, Армавирцы отказались потому, что они никогда не держат у себя льняного и конопляного масла, считая употребление его роскошью, а в постные дни грехом. Огородничество и садоводство находятся в Армавире также в жалком состоянии.

Отвращение или, лучше сказать, небрежение Армавирцев о земледелии ясно высказывает, что у них понятия о сельском хозяйстве одинаковы с черкесскими. Черкесы все заботы о хозяйстве возлагают на рабов, а как Армяне привыкли в горах полевые работы поручать своим ясырям, то им трудно и неприлично теперь кажется приступить, по их выражению, к занятиям, которые несвойственны им, а одним только рабам. На основании этого, если у Армавирца есть хоть один ясырь, то он должен за своего владельца исполнять все полевые обязанности, не ожидая, чтобы черкесагай взялся вместе с ним за плут. Впрочем Армавирец не имеет права заставить своего ясыря работать более обыкновенного; ограничение это сделано с общего согласия и положено, чтобы каждый раб имел у себя кого-либо из Армавирцев покровителем. Таким образом, в случае притеснений хозяина, раб обращается к покровителю; покровитель рассматривает его жалобу и, если найдет справедливою, сообщает ее своим старшинам, которые начинают обсуждать поступки Армавирца и его раба. Такого мудрого распоряжения в Кавказских горах не существует; там ясырь не смеет жаловаться на своего владетеля, а тем более судиться с ним, и может только самовольно перебежать к другому узденю (дворянину), оставив все свое хозяйство в пользу владетеля.

Каждый ясырь в Армавире имеет у себя хозяйство отдельно от Армян (заметим здесь, что рабы Армавирских Армян состоят из пленных горцев, которых они приобрели покупкою У Черкесских Князей и Узденей), но должен только уделять часть своих выгод владельцу, которому также вменено в обязанность снабдить раба всем необходимым для хозяйственных занятий, а иначе Армянин не может требовать от него части. Так, при наступлении времени распашки земли для посевов, владелец обязан дать своему рабу семя и несколько пар волов, к которым ясырь прибавляет столько же своих собственных и приступает к делу. Плод от полевых работ ясырь должен разделить пополам с своим владельцем.

Когда приходит время сенокоса и жатвы, Армавирцы, имеющие у себя ясырей, в полном своем вооружении отправляются на поля, где проживают иногда по несколько недель. Обычай этот строго соблюдается между ними. Вооруженный же владелец выезжает в поле не для наблюдения за работами своих ясырей, а собственно для защиты их в случае притеснений, или нападения со стороны Черкесов. Во время самих работ, Армавирец должен стоять на холме и наблюдать за неприятелем; если же заметит своим зорким оком приближающуюся опасность, дает о том знать ясырям и приготавливается к защите их. Бежать от врага с поля, притом в полном вооружении, считается у Армавирцев величайшим стыдом. Они пренебрегают такими людьми и исключают из своей среды, подобно ясырям, которые не могут быть членами общества потому, что забота о защите и спокойствии их лежит на ответственности владельца, а не общества. По этому самому обычаю, каждый владелец обязан позаботиться о приискании для свого ясыря жены, а если она умрет, то должен купить для него другую, что стоит Армавирцу всегда около двух сот рублей серебром.

Нерадение Армавирцев о земледелии вознаграждается несколько стремлением их к распространению скотоводства, которое составляет основное богатство Закубанских Армян. Армавирцы преимущественно занимаются разведением буйволов; а по переселении с гор, завели было у себя огромные табуны лошадей, но старание их в этом случае уничтожено Адыгскими наездниками, которые в два свои набега угнали всех почти Армавирских лошадей.

Пчеловодством Армавирцы занимаются очень мало и кажется от того, что черкесский воск и мед большею частью переходят через их руки, по весьма сходным ценам.

Самое же главное занятие Армавирца, — меновая торговля с горцами. Молодые Армяне, закупив в русских лавках несколько мелочного товара, отправляются с ним из своего селения иногда в самые дальние адыгские аулы; но попытка сбыть свои товары по другим ценам нередко стоит им жизни. Было много примеров, что Армяне, отправлявшиеся в горы, не возвращались уже оттуда в свои семейства, члены которых после собирали через своих знакомых сведения, как и где их родственники окончили жизнь. Распросы эти делаются не из любопытства, а для того, чтобы узнать убийцу-Черкеса, и отомстить ему за кровь, так как кровомщение, не смотря на многие перемены в обычаях, осталось у Армавирцев до сих пор неприкосновенным. Армавирец, имеющий на ком либо кровь, всегда старается блеснуть перед своими товарищами удальством и отважностью. В удальстве обитатели Армавира ни в чем не уступают Черкесам, а в некоторых случаях даже превосходят их. Вот современный рассказ, служащий тому подтверждением. Два Армавирца, сыновья Гейхчай-Оглу, находившиеся по торговым делам в горах, на обратном пути в свое селение, встретились с семью Черкесами, которые, увидя торговцев, немедленно приступили к ним и требовали отдать все добровольно, если не хотят быть убитыми. Армавирцы, видя себя окруженными, слезли с лошадей и решились дорого продать свою жизнь. Черкесы думали, что они сдаются и когда двое из них приблизились к Армянам и взялись уже за оружие, один из братьев меткою своею винтовкой убил одного из Черкесов, потом, вынув из-за пояса пистолет, сильно ранил другого; остальные Черкесы, смотря на это, с жаром, бросились на Армянина, но он, взяв оружие у брата, убил еще двух горцев. Черкесы, видя неустойку, обратились в бегство, оставив на месте тела своих товарищей. Армавирцы, забрав их оружие, одежду и лошадей, возвратились благополучно в Армавир и объявили о том своим старшинам. Начальник правого фланга, узнавши об этом подвиге сыновей Гейхчай-Оглу, исходатайствовал им серебряные медали за храбрость».

К концу XIX века Армавир — не просто крупное черкесо-гайское село, важная железнодорожная станция, один из главнейших на Северном Кавказе промышленно-коммерческих центров и очагов вновь возрождаемых и трепетно лелеемых армянских языка и культуры в сугубо российском крае, в условиях добрососедского казачьего окружения. Армавир — место постоянного притяжения больших потоков русского, украинского и иного разнонационального населения необъятной Российской державы, огромное село, стремительно развивающееся в сторону обретения городского статуса, который и был получен в 1914 году.

Происходит явственная трансформация культуры черкесо-гаев. В 1894 году наблюдательный автор пишет: «Исчезло затворничество женщин, восточный костюм сменился европейским... чуть ли не все девушки коренного населения превратились в барышень, ибо самая последняя из них носит шляпку и платье по моде. Похищение невест, скачки с диким гиганьем но улице, стало сокращаться, а дикие свадебные обычаи, заключавшиеся в скачках верхом на лошади через плетень и хлестании скачущих хворостинами, совсем исчезли».

Отчасти, подобные перемены происходили и от того, что Армавир и его округа стали тем районом, где постоянно находили себе приют, пристанище, условия для физического и морального спасения армяне, периодически вынужденные бежать из границ своей исторической родины. Так было в разные годы конца XIX — начала XX века. Не случайно, что в 1871 году во всей Кубанской области проживало всего лишь чуть больше 3 000 армян, а к 1920 году — уже свыше 57 000. Необъятны радушие и гостеприимство российские!

Сегодня численность армянского населения только на Средней Кубани исчисляется десятками тысяч человек. Множащиеся под напором драматических обстоятельств стремительного развала СССР многие новые армянские беженцы находят на берегах Кубани свою долю. Значит вновь спасает Россия, вновь принимает на себя ответственность за соседские несчастья! Пусть так!.. Но возникают и вопросы в связи с проживанием армян, приехавших из Закавказья, на Кубани. Не вес они решаются легко, а потому понятны принимаемые в крае законодательные акты о жестком регулировании потока беженцев из суверенных ныне государств «ближнего зарубежья».

Небеспроблемно складывались и взаимоотношения черкесо-гаев и «новожилых» армян. Процесс интеграции протекал с приобретениями и потерями. Бывшие «закубанские армяне» теряли самобытный облик, этнографическую «особность», исконные свои права в местах поселения их дедов. Наметилась тенденция к поглощению их, растворению в общеармянской колонии Армавира.

Черкесо-гаи Армавира сколько могли препятствовали обезличивающей их интернационализации родного села, его превращению в город со стандартным общероссийским уставом.

Старики громко сетовали в начале нашего столетия, что тотальная «арменизация» лишила их внуков знания «природного черкесского языка» и требовали его изучения в школах Армавира. Оригинальный, прошедший через многие испытания черкесо-гайский субъэтнос терял свое лицо. Рушились традиции общинного самоуправления в черкесо-гайском Армавире, хотя в экономике и культурной сфере позиции прямых потомков первопоселенцев были необычайно сильны.

Все это вновь осознавалось наиболее дальновидными чер-кесо-гаями. И не случайно крупнейшему историку Кубани члену-корреспонденту Императорской Российской. Академии Наук Ф. А. Щербине был заказан к исполнению объемный труд «История Армавира и черкесо-гаев», который должен был сберечь (и сберег!) в памяти потомков специфику их родоначальников, рассказать вновь приезжающим в Армавир об уникальности черкесо-гайского «гнезда».

Процессы эти были далеко небезобидны, они вносили сумятицу в общественное сознание горожан и их соседей, отголоски которой долетают до наших дней. В нынешней краеведческой литературе встречаются такие неверные утверждения: «Первоначально Армавир представлял казачий форпост», или «Армавир основан в 1839 году армянами, переселившимися из Армении». В казачьих кругах находит сторонников наду манная версия о том, что черкесо-гаи — это «лесные черкесы», то есть те же самые адыги, не имеющие-де к армянам никакого отношения. Подобные и иные упрощения и произвольные толкования далеки от истины Они лишь зря будоражат молву и мешают самим черкесо-гаям, переживающим ныне момент острой вспышки интереса к собственной истории, объективно разобраться в ней.

Ведь в повседневных представлениях основной части многонациональных жителей Армавира, окрестных ему станиц, городов и селений бытует четкое понимание вековой разницы между исконными армавирцами — потомками черкесо-гаев («нашими армянами», как порой называют их) и переселенцами из Закавказья последующих времен, которые в силу совсем иных обстоятельств и условий выбрали для себя судьбу РОССИЯН, ибо с самого момента возникновения и навсегда наш Армавир — хотя и пестрый по национальному составу, но изначально российский дружелюбный город!