Абраам Кретаци. "Историография"/Кондак Абраама Кретаци
Кондак католикоса Абраама Кретаци
Слуга Иисуса Христа, владыка Абраам, католикос всех армян и патриарх несущего свет, населенного ангелами, сонмом серафимов [являющегося местом] собрания херувимов, всеобъемлющего, раю подобного, прославленного и пречистого, божественного, великого и непобедимого Вагаршапатского престола св. Эчмиадзина, откуда с нежною любовью, неизбывною тоской, желанием и, с приветом одаренного благодатью Божьего святого престола, [на который снизошел Иисус] Христос, обращаюсь к вам, возлюбленные мной и частицы души моей, махтеси Арутюн, махтеси Сегбос, махтеси Аствацатур, махтеси Багдасар и [ко] всем тем, кто с вами, желаю всегда радоваться, [обращаясь к Богу, и пребывать] в вечной радости, во славу Божью и [во славу] святой церкви нашей.
Итак, да будет вам известно, возлюбленные мои, о милые моей душе, что я в сентябре и ноябре дважды и трижды, а [может быть] еще больше, вкратце письменно сообщал о происшедших событиях сыну моему, патриарху Константину (В издании 1870 г.-патриарху Константинопольскому), а последнее послание и тетрадку с «Повествованием» я послал со священником отцом Никогайосом Армашци, и [с помощью] Божьей верю, что оно дошло.
А четвертого декабря я отбыл из святого, престола и проехал до Акулиса. А три-четыре дня спустя прибыл ереванский хан вместе с юзбаши, армянскими и турецкими ага и кетхудами, а с ним и калантар и мелик. Отправившись вместе из Акулиса, 3 января мы едва прибыли в как бы раскаленную Муганскую степь, там, где Аракс сливается с рекой Курой, близ Шемахи, на расстоянии одного дня пути [до нее].
Там, в тростниковых шалашах, на берегу Аракса, мы, бедные, жалкие, лишенные всякой духовной радости, отпраздновали Рождество и Водосвятие, без церкви и литургии.
А могущественный хан отправился из Тифлиса в сторону гор [воевать с] лезгинами и 11 января с победой прибыл в лагерь [на Мугани].
И явившись к нему на другой день и поздравив с прибытием, преподнесли мы подарки: коней, мулов и то, что каждый из нас приготовил. И после [того, как он] утешил нас, то есть сказал: «Добро пожаловать!», «Сколько, дней вы ехали [сюда]?», «Сколько дней вы здесь?», он велел диван-беги, который был его наперсником и родственником: «Предоставьте халифе-баба хорошее место, чтобы он сидел». И сказал мне: «Ты-мурахас, халифа», то есть: ты свободен, ступай к себе в шатер и отдыхай, не заботься о разных делах.
После этого стали день за днем прибывать со всех сторон: из дальнего Хорасана, из Герата, из Мазандарана, из Машада, из стороны Кананиев, из Баку, из Артавила, Атрпатакана, Грузии, из Тавриза и из других мест; [они] съехались, собрались, скопились [там] до своего байрама.
И установил премудрый хан, чтобы ежедневно в третьем часу поочереди являлись к нему на селам. И близ его жилища установили длинные тростниковые палатки, [длиною] в 10, 15 и 20 обхватов и шириною в два обхвата, и вот прибывшие из каждого города сидели в одной палатке вместе со своими согражданами. И все мы очень рано шли в установленное место, и в третьем часу могущественный хан выходил из своих покоев. И [после того, как] чавуши сотворяли молитву, все шли по очереди, проходили перед ним, склоняя головы, безмолвно приветствовали [его] и выходили.
И ибо место, где восседал хан, было построенным из дерева дворцом, крыша была покрыта досками, а ограда была сделана из тростника, а также жилище жен его; стена и жилища были огорожены тростниковой оградой. Было много и шатров, а наше жилище [находилось] в стороне от лагеря, в получасе езды; [там] было построено более 500 шалашей. Там хотели поселить некоторых из прибывших ханов. Но так как [эти шалаши] находились вдали от жилища хана, не позволили [помещать там прибывающий ханов], а поселили их в окрестностях [жилища] хана.
А Муганская степь-обширное, просторное и восхитительное поле, которое хороший всадник не смог бы объехать в течение тридцати дней. [Вокруг все] ровно, и если кто-нибудь положит на землю яблоко, то оно будет видно издали. И в этой бескрайней степи нет вовсе [ни] камня или подобия камня, в декабре и январе густая трава зеленеет, а овцы рожают достаточно много ягнят, и многие из ягнят выросли, как [это] бывает у вас [в дни] Хидирилиаза. Но холод также был сильным, и мы очень страдали от холода. Если бы на берегу Аракса не было дров, мы бы все заболели и умерли.
А в день арифэ внутри тростниковой ограды, около дворца хана, разбили большой шатер, который позаботились и доставили из Казвина. Длина шатра была равна 110 аршинам, ширина-50 алаби, высота-18 алаби, с куполообразным верхом, а внутри было 12 столбов, а над каждым столбом серебряная скоба, подобно арбузу средних размеров, с таким знаком (. Шатер снаружи был темно-пурпурового цвета, с двойной обивкой: извне сплошное полотно, снизу- клетчатое со сборкой, а внутри-из гилянского вышитого шелка.
[Великий хан] велел всем идти и осмотреть [шатер]. Пошли и мы, вошли в шатер и развлеклись.
А в день их байрама [великий хан] устроил в шатре меджлис своих вельмож. Там в шатре находился Кендж-Али-паша Османский, который был посланником саракинцев, а также русский посланник, т. е. московский посол. Пригласили и меня среди них. И они говорили то, что думали.
И затем раздали розовую воду. И затем-сладкий шербет в золотых стаканах, и обходили [собравшихся] с двумя золотыми и двумя серебряными кадилами, куря благовония. И разные гусаны и среди них танцовщики, которые были смиреннейшими детьми, играли в течение часа. И затем мы встали и пошли в свои жилища.
А на другой день, мы, по нашему обычаю, вновь пошли на селам. И нас не повели к нему, а приказали: «Пусть каждый из вас сядет в поле отдельно со своими согражданами, ибо нам нужно кое-что приказать вам».
Спустя немного [времени] пришли семеро ханских вельмож и, призвав по очереди прибывших из каждого города, сказали: «Великий хан повелел, чтобы вы пошли и посовещались друг с другом, и нашли бы кого-нибудь, который смог бы управлять вами и землей, ибо я ослабел и утомился,-[говорил хан],-и больше не могу выдержать тягот войны. Но я поеду и поселюсь в своем замке и буду молиться за себя и за вас. Вот вам три часа [времени]: совещайтесь и придите в девятом часу и ответьте».
И так нас отпустили и мы направились в свои жилища.
А в девятом часу, и даже раньше, из-за наших опасений, мы поспешно прибыли и снова сели группами, пока не пришли те прежние семь мужей, и по очереди спрашивали [жителей каждого] города: «Кого нашли?» Или же: «Вы выбрали?». А все ответили: «Мы не нашли никого, кто был бы лучше, счастливее, способнее хана, и не хотим больше искать. И если он отступается от нас, мы не выпустим из рук его ног и пол его одежды. Но он владыка наш и обязан властвовать [над нами], ибо он спас нас от врагов и очистил страну от вредителей, а нас с нашими семьями вырвал из рук поработителей. Нам невозможно обойтись без него. А если он желает покинуть нас и нашу землю и удалиться, то пусть либо возьмет нас с собой в Хорасан, либо перебьет всех нас».
И нас отпустили, и мы пошли на свои места.
А на следующий день мы вновь пошли в то же место совещания. И вновь пришли те семь мужей и так же, как и в предыдущие дни, по очереди разместили перед собой [прибывших из различных] городов и сказали, говоря: «Повеление великого хана гласит: «Так как вы не позволили мне исполнить свое намерение и желаете, [чтобы] я властвовал [над] вами, я требую от вас этих трех вещей:
Во-первых, прекратите проклинать Омара и Османа. И в протоколе подтвердите, что не будете произносить этих проклятий и в будущем не утвердите [их] вновь. Подкрепите это проклятием тому, [кто нарушит это требование]. Ибо причиною распрей между двумя нашими народами, османским и персидским, является произнесение этого проклятия, и оно не записано в нашем Коране и не является повелением пророка нашего и не является законом среди нас, а придумано некоторыми мужами, беспутными софта. И вот по этой причине было столько кровопролитий и пленения и разрушений [на земле].
И, во-вторых, дайте обет и подтвердите протоколом, что если объявится шах или дети его, не помогайте ему и не держите его среди вас; а если окажетесь виновными в этом, то вы будете истреблены мечами, а ваше имущество и ваши семьи будут разграблены.
И, в-третьих, обходитесь со мной, а после моей смерти с моими детьми, с моей семьей, чистосердечно и [будьте] покорны и не восставайте. И если нарушите обет свой, то да будете вы достойны смерти. И вы должны также клятвою подтвердить это».
И все единодушно обещали и обязались исполнить повеление.
И нас отпустили. Мы отправились в свои жилища.
И затем написали договор, вновь и вновь исправляли его, до тех пор, пока [договор] не стал соответствовать желанию могущественного хана. И прибывшие [сюда] вельможи каждого города стали скреплять [договор] печатями: из одних [городов] по 50, из других-по 30, 20, 10, из одних-больше, из других меньше; и завершили и взяли [договор] и поместили у себя. И вот все совершилось и все завершилось. И через десять дней он вступит во власть и совершится джулус. Ибо из-за чеканов [монет] и печати, ручка которой не готова, ожидает, когда окончится изготовление печати и чеканы [монет].
И ходит молва, что он не желает, чтобы его называли шахом, а звание шаха вовсе отменил, и никто не может упомянуть [звание шаха] или называть шахом ни его, ни прежнего. Но повелел [он], чтобы его называли Валинематом. И на монете с одной стороны [изображена] тура, подобная золотому орешку, в середине-имя Надир, а на другой стороне монеты-[название] города, где отчеканена монета.
И кажется, сегодня или завтра Валинемат отправит пашу-посланника, т. е. Кэндж-Али-пашу, вместе с Абдул-Баги-ханом, туда к султану. Пусть Господь Бог [сделает так], чтобы это дело имело бы хорошие последствия. Аминь!
А затем [Валинемат] стал по очереди облачать в хила прибывших ханов, начав с хорасанских и кончая атрпатаканскими, а затем-[прибывших из] Ереванской области.
И хотя месяц назад прислал мне два омофора и одну палицу, (мне кажется, что это привезли из Грузии), и один из омофоров был очень драгоценным и стоил 50 туманов и даже больше, а стоимость другого составляла третью часть этой [суммы], и вновь в день сретения, когда очередь дошла до ереванцев, он послал мне через своих служащих халат, то есть: черный, но драгоценный мендил, тяжелую златотканую кабу и тяжелый черкесский [пояс]. И принесли мне, доставили [это] в мое жилище. Так многие были облачены в хила. Как мне кажется, раздали более 1000 халатов.
И халаты надевали по крайней мере [в течение] трех дней и шли к нему на селам. И увидев меня, [Валинемат] умилился и сказал своим вельможам, говоря: «Я сомневался в том, что Халифа сможет повязать мендилом свою голову, ибо он не снимает черного (клобука-Пер.) с головы». И когда увидел, что я обернул [мендилом] свой клобук, он очень обрадовался и сказал, говоря: «Как красиво! Как это идет к черному на голове!».
И три дня спустя отпустил нас и [позволил нам] всем отправиться каждому в свои места. Все разъехались, преисполненные великого восхищения.
Дай Бог, чтобы все пришло к хорошему концу! Аминь!
Написано в Муганской степи 20 февраля 1736 г. И вот на 24-й день Луны [Валинемат] взойдет на престол, ибо печать и чекан для монет уже готовы. Образцы [надписей] прилагаю к посланию, дабы ни у кого не было сомнения. Довольно!
На чекане для монеты
Приложил к золоту печать, возвещая миру свое воцарение.
Счастливый, имеющий славу Александра царь веры Надиркули.
На печати
Поскольку кольцо государства и религии исчезло со своего места, господь (аллах-Пер.) вновь утвердил его именем иранского Надира (Надир (перс.)-редкость, нечто уникальное).
Фатихламэ
Царь Иранских стран, Божья тень, редкостный в наше время. Фатэ! (В оригинале стихотворные надписи на чекане для монеты и на печати, а также фатихламэ приведены армянскими буквами на персидском языке)
