Танер Акчам. Турецкое национальное "Я" и Армянский вопрос/ПРИЛОЖЕНИЕ

Танер Акчам

ТУРЕЦКОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ "Я" И АРМЯНСКИЙ ВОПРОС

ПРИЛОЖЕНИЕ

I.

Фалих Рыфки Атай. Оливковая гора, Стамбул, 1981, стр. 35-36.

Турецкая молодежь не любит славу неизвестного солдата. Этот недостаток у нас наследственный. В военном училище ежедневно какой-нибудь "привилегированный" курсант покидал нас. Гражданские должности были предпочтительнее военных.

После уроков все мы пытались найти какого-нибудь знатного дядю, который помог бы нам выбраться из училища.

У меня было много знакомых в Военном министерстве. Однако после войны это учреждение превратилось в гнездо высокопоставленных офицеров, куда нас, рядовых, принимали только по чьей-нибудь просьбе. Один знакомый как-то мне сообщил, что центральный комитет вербует гражданских лиц и формирует из них отряды добровольцев. Ими командовали знакомые нам личности. Чтобы включиться в состав этих отрядов, нужно было повидать доктора Назыма. В середине недели после строевой подготовки зашел в ЦК. Узнав о моей просьбе, доктор Назым улыбнулся и внимательно посмотрел мне в глаза.

- В эти отряды мы включаем только заключенных,- сказал он,- это не место для таких молодых, как ты.

Честно говоря, я был шокирован. Зачем нужно было создавать армию убийц? Романтика войны уступила место жестокой реальности, и я вернулся в училище.

Трое друзей беседовали:

- Завтра Джемаль-паша отбывает в Египет. Давайте встретимся с ним на вокзале Хайдар-паша и попросимся в его штаб.

Я не верил в благополучный исход этой затеи и утром даже не вышел из казармы. А трое моих друзей больше в училище не вернулись.

При посредничестве одного знакомого я тоже добился того, что командующий четвертой армии взял меня к себе.

Но мне никак не удавалось покинуть роту. Энвер-паша был сторонником строгой дисциплины и не отпускал меня, пока продолжалась строевая подготовка.

Мне было жалко, что я опоздаю и не увижу, как наши возьмут Египет. Все время мечтал о Каире и пирамидах. В те дни в Стамбуле все были заняты Египетской проблемой. Видимо, географические знания тогдашних руководителей были не лучше, чем навыки правописания у религиозных фанатиков их духовных школ.

II.

Депортация армян и доктор Решид Митхад Шюкрю Бледа, Крах империи. Стамбул, 1979, стр. 56-59.

Мы жили в такое критическое время, когда нужно было заботиться только об интересах родины и не делать поблажек никому.

Сплошь и рядом творилось такое беззаконие, что Центральный Комитет был вынужден принять строгие меры для укрепления обороноспособности страны.

На востоке волнения получили слишком широкий размах и любой инцидент на границе был чреват серьезными осложнениями. Нам было известно, что армяне подняли восстание и пользуются поддержкой извне. Учитывая это, мы приступили к выселению некоторых подозрительных армян из приграничных городов и сел.

Чрезмерное усердие, проявляемое в этом вопросе доктором Бахаддином Шакиром, вызвало беспокойство у членов ЦК. Этот влиятельный деятель партии "Единение и прогресс" проявлял такую жестокость, что время от времени приходилось его предупреждать.

С целью подробного изучения ситуации и принятия радикальных мер, ряд губернаторов восточных вилайетов был отозван в Стамбул и заменен новыми. Новые губернаторы получили приказ внимательно изучать жалобы граждан и, при необходимости, принимать контрмеры.

Среди отозванных находился также губернатор Дияр-бакыра Решид-бей. После возвращения в Стамбул он как-то нанес мне визит, что дало возможность получить у него откровенную информацию о его действиях.

По его просьбе я принял его у себя в кабинете. Когда он Сгрузился в кресло, было заметно, что мы оба нервничали. Я решил серьезно поговорить с ним.

- Вы ведь врач, - сказал я, - и ваша обязанность спасать людей. Как могло случиться, что по вашей инициативе столько людей были задержаны и преданы смерти?

Он долго смотрел мне в лицо, затем не менее строго ответил:

- Профессия врача не могла заставить меня забыть о своей национальной принадлежности. Решид-бей, конечно же, врач, и действовать должен был в рамках своей профессии. Но вместе с тем доктор Решид прежде всего турок. Для меня нация превыше всего. Если бы Вы побывали в моей шкуре и видели, как армяне получали помошь из-за границы и других регионов страны, как хорошо они жили благодаря этой помоши, а затем, движимые ненавистью к нам, посягнули на нашу землю, то не стали бы меня осуждать. На востоке страны армян так подстрекали против нас, что если бы мы их оставили жить там и дальше, вокруг ни одного живого турка, ни одного живого мусульманина не осталось бы. Во время моего пребывания в Диярбакыре я внимательно следил за ними, изучил их образ жизни и понял их намерения. Обыски, проведенные в их домах, меня окончательно убедили. Обнаруженных в некоторых домах запасов оружия и боеприпасов хватило бы для уничтожения целой армии. У них страшная и мошная организация, которая охватила своими щупальцами не только восточные вилайеты, но и всю страну. Если бы ей позволили и дальше продолжать свою деятельность, то в скором времени турок в Анатолии можно было бы по пальцам перечесть. Дело обстояло так: либо они нас, либо мы их... Они полны решимости уничтожить нас. Если бы было иначе, и деятельность этой организации ограничилась бы границами вилайета, мы бы покончили с ней на месте и не дали бы ей возможности развернуться. Даже не подумали бы обижать порядочных людей. Но уже ни для кого не было секретом, что они собирались расправиться с нами Словом, это они вынудили нас прибегнуть к законной самообороне.

Когда все стало ясно, я, обхватив голову руками, подумал: "Эх, доктор Решил, значит либо армяне уничтожат турок и станут хозяевами этой страны, либо турки их уничтожат"

Я не имел права колебаться и должен был определиться. Свой выбор я сделал. Национальные чувства оказались сильнее профессиональных. Иначе не могло быть. "Лучше,-решил я,- мы их уничтожим, чем они нас".

На мой вопрос: не чувствует ли он угрызения совести за свои поступки, доктор Решил ответил: - А как же! Но я это сделал не ради удовлетворения личной гордости или обогащения. Вижу, что родина в опасности, и во имя благополучия моего народа закрыл на все глаза и бросился вперед...

- А историческая ответственность?

- Если за свои действия я буду нести ответственность перед судом истории, возражать не стану. Мне наплевать на то, что пишут или напишут обо мне другие народы...

Доктор Решид высказался и умолк. Молчал и я. В то время немало людей рассуждало так же, как он.

Он был из тех наивных идеалистов, которых сослали в Ливию... Его знали и любили как честного, преданного, мужественного патриота. В ссылке он постоянно следил за здоровьем своих друзей, лечил их, был всеми уважаем.

III.

Сирийские воспоминания генерала армии в отставке Али Фуат Эрдена в годы Первой мировой войны. Стамбул, 1953, стр. 120-123.

В апреле 1331г. (1915) от Главнокомандования поступила информация о том, что повсеместно в восточной Анатолии вспыхивают восстания. Правительство приняло решение о депортации, согласно которому:

1. Депортация будет осуществлена в вилайетах Трабзон, Эрзрум, Ван, Сивас, Мамуретульазиз, Диярбакыр, Бит-лис, Адана (за исключением города Адана) и Халеп (за исключением центра);

2. Депортируемые из северных вилайетов будут поселены в санджак (уезд) Зор и на юге Мосульского вилайета, а из вилайетов Адана, Халеп и Мараш - на восток и юго-восток Сирии.

3. Места поселения будут находиться не ближе 25 км от железнодорожных путей.

4. Депортируемые должны с собой захватить ценные вещи.

Насчет депортации командование Четвертой армии придерживалось следующей точки зрения:

1. Каждый армянин в отдельности является нашим гражданином. В ряде районов они составляют опасное большинство населения. Цель депортации состоит именно в том, чтобы отвести эту угрозу, превратить это большинство в безопасное меньшинство.

2. Операция начнется с побережья (Черного моря) и постепенно охватит внутренние районы.

3. При переселении и поселении на новых местах безопасность караванов будет обеспечена. Будут запрещены акты возмездия, сведение личных счетов.

4. Переселенцы будут поселены лишь в районах с нормальными условиями жизни.

5. Не будут депортированы инвалиды, тяжелобольные, беременные и их опекуны.

Четвертая армия избрала местом поселения депортированных города и деревни (санджак) Хама, Хавран, Керек, а также район южнее и частично западнее Халепа.

Приказ командования от 7 июня 1331 г. (20 июня 1915г.), отправленный вилайетам, гласил: "Армянское население не оставлять без хлеба, крова и могилы. Поселить в каждом доме максимум десять человек. Больных не трогать, пока не выздоровеют".

В это время на подступах к Тавру появились первые караваны переселенцев. Шестеро черкесов, напавших в Адане на караваны, были расстреляны перед пострадавшими.

19 июня Джемаль-паша послал губернаторам и командирам телеграмму следующего содержания: "Имеются сведения о жестоком обращении с переселенцами. Подобные действия порочат нашу национальную честь. На этот раз просто предупреждаю, но если это еще раз повторится, виновники будут отданы под трибунал."

Лица армянской национальности, обслуживающие багдадскую железную дорогу, а также занятые строительством железной дороги на Аманосских горах, депортации не подлежали. Вместе с этим поступил приказ, чтобы с лиц, возглавлявших важные промышленные предприятия, бдительные сержанты не спускали глаз.

Джемаль-паша получил от Бахаеддина Шакира телеграмму следующего содержания: "Мы направили 95% депортированных из Трабзона, Эрзрума, Сиваса, Битлиса, Мамуре-тульазиза и Диярбакыра на юг Мосульского вилайета, а Вы, как выяснилось, отправляете их в Халеп...".

В ответной телеграмме Джемаль-паша пригрозил Баха-еддину Шакиру, чтобы тот больше телеграмм не отправлял. А в своей телеграмме в адрес заместителя главнокомандующего писал: "Я такого губернатора и командира не знаю. Почему этот тип вмешивается в эти дела?".

Армяне Антепа (Айнтаб) и Килиса не подвергались переселению и заранее знали об этом. Но, несмотря на это, в результате подстрекательств одного поэта, подняли бунт в Фындыджике, разогнали местные власти, окопались и оказали сопротивление... По этой причине были наказаны. По приказу армейского командования переселенцам должны были выделить транспортные средства для перевозки их вещей.

Когда стало известно, что в ряде регионов переселение осуществляется в индивидуальном порядке, был издан приказ с требованием переселять людей только семьями, а если главы семейств проходят службу в армии, их демобилизовать, либо не распространять решение о депортации на их семьи, на железнодорожных вокзалах кормить переселенцев хлебом и горячим супом.

Хотя Урфа не входила в число городов, подлежащих депортации, но и здесь вспыхнуло мощное восстание, что послужило поводом для переселения местных армян.

Переселение сотен тысяч людей за тысячу километров без предварительной подготовки и организации чем-то напоминает переселение народов в стародавние времена. Районы, являющиеся источником тылового обеспечения трех армий, воюющих на кавказском, иракском и сирийском фронтах, стали ареной разных эпидемий. Условия, в которых жили переселенцы, были слишком благоприятны для распространения чумы и брюшного тифа. На своем пути они распространяли эту заразу, и эпидемия настигала солдат регулярной армии.

В итоге число жертв среди населения и солдат стало не меньше, чем среди депортируемых.

Джемаль-паша в Халепе интересовался санэпидемичес-ким состоянием. Переселенцы сюда принесли эпидемию чумы и брюшного тифа. По его приказу, главным санитарным врачом города был назначен немецкий врач, который получил свободу действий. Он же открыл в Халепе больницу для переселенцев. Главврачом больницы был назначен местный медик Алтунян...

С целью поселения и обеспечения нужд переселенцев в зоне, подконтрольной Четвертой армии, была составлена комиссия в состав которой входили: Хусеин Кязим-бей (шейх Мухсини Фани), капитан Шакир-бей (профессор ординатуры, доктор Акиф Шакар), один бывший губернатор - военный врач, имя которого не помню. Эта комиссия с честью выполнила свой долг.

Переселенцев поселили в городах и деревнях, подконтрольных Четвертой армии. К ним отнеслись с большим милосердием. В Дамаске образовалась небольшая колония, которая взяла в свою монополию мелкую торговлю и ремесла. Искусных ремесленников вместе с их семьями собрали в Халепе и Дамаске, чтобы использовать их на военных предприятиях.

Джемаль-паша в ливанском монастыре Айнитура открыл приют для тысячи сирот под руководством капитана Лют-фи-бея (бывший губернатор Стамбула и глава муниципалитета, доктор-окулист Лютфи Кырдар). Это был довольно приличный приют, где лечили сирот и давали хорошее образование.

IV.

А. Фуад Эрден. Четники, стр. 216-221

От губернатора Халепа поступила телеграмма следующего содержания:

"Сегодня у меня побывали Халиль-бей и Ахмед-бей - оба главари банд. Сообщили, что операция по истреблению (армян) в Диярбакырском вилайете уже завершена, с этой же целью они прибыли в Сирию и ждут приказаний. Я их тут же арестовал. Жду ваших указаний".

В ответной телеграмме требовалось от Джемаль-паши "немедленно выпустить их на свободу".

Получив ответ, Джемаль-паша через Фалиха Рыфки передал мне обе телеграммы для ознакомления. Халиль и Ахмед были кровавыми комитетчиками.

Я попросил командование их арестовать и отдать под трибунал. "Ваше сиятельство, не совещаясь ни с кем, отдали приказ казнить депутатов меджлиса. Казнь этих комитетчиков требует большой смелости и решительности. Ваше сиятельство должны и могут проявить эту смелость",- сказал я. Джемаль-паша не согласился, но я настаивал. Этот разговор происходил в зале Восточной Иордании (Мавера-и Шериа) дворца Августа Виктория. Вечерело. В полумраке зала происходил драматический разговор между командующим армии и начальником генерального штаба. Али Фуад (Эрден) постепенно повышал голос, а Джемаль-паша говорил все тише. Последний изо всех сил сопротивлялся, повторяя, что это выше его сил. Мне не удалось его переубедить.

Через полчаса Фалих принес телеграмму, поступившую в штаб. В ней был приказ Джемаль-паши губернатору Халепа арестовать Халиля и Ахмеда и под конвоем отправить в Дамаск. Телеграмма с приказом арестовать беглых была направлена в Адану, в Конью и Эскишехир, но вновь безрезультатно. Комитетчики, видимо, почувствовали опасность заранее и предпочли исчезнуть. Но вскоре губернатор сообщил, что те уже в Стамбуле. Преступники уже находились вне зоны влияния Четвертой армии. Однако и в Стамбуле Джемаль-паша не оставил их в покое. Центральный комитет поддержал пашу и решил избавиться от этих людей. "Благодарить палачей и убийц нелегко, т.к. впоследствии они попытаются шантажировать тех, чье задание выполняли. То, что используется в грязных делах, выбрасывается, когда нужда отпадает (точно, как туалетная бумага).

Наконец, по приказу главнокомандования Халиль и Ахмед были арестованы и отправлены в Дамаск, где их сулил военный трибунал. Но члены трибунала с боязнью рассматривали дело этих матерых палачей. Им казалось, что это всего лишь игра, организованная верхами с целью проверки их ориентации.

Среди личных вешей комитетчиков были обнаружены золотые монеты со следами крови.

Наконец, военный трибунал вынес приговор... Палачи были казнены через повешение.

Два подхода

Мы находились с инспекционной целью в горах Дже бель-Друз. Однажды вечером отправились в опустошенную деревню. В честь Джемаль-паши палатки были украшены флагами. Среди населения, встретившего пашу овациями, мы увидели голых, исхудавших людей, напоминавших скелеты. Они молчали и не хлопали. У них не было на это сил, "Кто эти люди?"- поинтересовался я и узнал, что это переселенцы.

Джебель-Друз - житница армии. И в это время была уборка урожая. Кругом поднимались горы пшеницы. На привале я попросил у Джемаль-паши "выделить этим беднякам пару тонн пшеницы".

"Фуад-бей,- сказал Джемаль-паша,- ты так ничего и не понял!". Начальник штаба армии в самом деле "туго соображал", если имел наивность просить у всемогущего командира "пару тонн" пшеницы для переселенцев.

Ответ командующего меня поразил, и я не стал настаивать. Оказывается, в Халепе к переселенцам подход был совсем другой, нежели в горах Джебель - Друз.

V.

Зия Шакир. Три великих деятеля новейшей истории. Джемаль, Талаат, Энвер. Стамбул, 1944, стр. 52-53

Главным образом он использовал тактику Хакки-паши (обвести вокруг пальца) и Саид-паши (нерешительность и колебания)... Будучи комитетчиком, а позднее - депутатом меджлиса, Талаат больше был известен своей решительностью и неутомимостью. Заняв ответственный пост, он превратился в степенного эфенди.

Он мог использовать людей, когда в них нуждался, а затем без колебания убирать их с дороги.

Зашифрованная переписка, оригинал которой хранится у меня в частном архиве, довольно наглядно демонстрирует эту черту характера Талаат-паши.

Среди фидаинов Общества ("Единение и прогресс") был некий Черкес Ахмед. Будучи комитетчиком, этот кровопийца выполнял разные секретные задания. Однажды ночью в Ба-кыркее, на улице Хубан, он, по приказу свыше, зверски убил представителя оппозиции Зеки-бея.

Поскольку следы преступления не удалось уничтожить, дело дошло до суда и следствия. Черкес Ахмед исчез и до начала депортации армян больше нигде не появлялся.

В разгар депортации он внезапно всплыл на поверхность и принял активное участие в событиях Диярбакыр-ского вилайета. Здесь в его адрес поступило столько жалоб, что он бежал в Дамаск, но там был арестован Джемаль-пашой.

Тогда еще Талаат-паша не занимал пост великого визиря (здесь - главы правительства). Джемаль-паша послал ему шифровку следующего содержания:

"Его превосходительству министру внутренних дел Талаат-бею. (Передать лично в руки).

Сюда прибыли Черкес Ахмед и его товарищ Халиль. У Халиля было обнаружено более полутора тысяч лир, тогда как у Черкеса Ахмеда не было ни гроша. Отсюда я сделал вывод, что последний не принимал участия в грабежах и мародерстве. Я полностью уверен, что в резне (армян) он участвовал исключительно по приказу губернатора Дияр-бакыра Решила. Как Вы думаете, есть ли необходимость ликвидировать Ахмеда? Или можно довольствоваться только казнью Халиля? Просьба ответить не позднее завтрашнего вечера."

VI.

Ахмед Рефик.

Два комитета, два преступления Восстание армян Вана и попытки препятствовать военным операциям послужили отличным поводом для осуществления национальных чаяний младотурок. В аналогичной ситуации справедливое, уверенное в себе правительство ограничилось бы наказанием организаторов антиправительственных выступлений. Но иттихадисты попытались истребить армян поголовно, чтобы таким способом решить вопрос о семи (восточных) вилайетах. Поверив в то, что настал час освобождения, армяне приграничных районов подняли восстание. Это было причиной кровавых столкновений. Тысячи сыновей родины, будь то армяне или турки, стали жертвами комитетов. В начале войны из Стамбула в Анатолию были переброшены сотни вооруженных банд, состоящих из бывших заключенных и воров. В течение недели они проходили подготовку на площади перед зданием военного министерства, затем в сопровождении эмиссаров "Тешки-лят-ы махсусе" отправлялись в районы, граничащие с Закавказьем. Эти банды осуществили самые зверские акции против армян. В восточной Анатолии царили полный хаос и анархия. Банды и местное население взаимно уничтожали друг друга, кровь лилась рекой. Присоединившись к русским (войскам), армяне вели наступление на Ван, что было по достоинству оценено русскими. В отчетном докладе об этих событиях Сасанов положительно отзывался о действиях армянских сил, наступавших на Ван. Между тем жертвой депортации стали ни в чем не повинные армяне вилайетов Бурса, Анкара, Эскишехир и Конья.

В Эскишехире все были в полном неведении. Война переполошила все население. Через город проезжали роты солдат, облаченных в лохмотья. Для анатолийского мужика служба в армии стала священным долгом и постоянной темой народных песен. Из вагонов доносились до горожан звуки горестных солдатских песен. Изредка доходили слухи о каком-нибудь солдате, попавшем под колеса поезда при попытке к бегству. И только природа Анатолии с девственными долинами, деревьями, цветами и горами была прекрасна. Идиллические картины портили лишь люди своим жалким видом.

На этой прекрасной земле жили самые несчастные люди планеты. Они в течение многих веков были лишены всяких благ цивилизации, превратившись в игрушку в руках некомпетентного правительства. Здесь больше не ждали прибытия стамбульского правительства. Хотя опасность при переходе проливов уже не угрожала, депутаты меджлиса не торопились вернуться в Стамбул, убивая время просветительской работой среди населения. Как-то утром мы узнали, что один из депутатов накануне вечером читал доклад о меньшинствах. Уважаемый депутат сравнил христиан со скорпионами и гадами. Местные христиане, заплатившие немалые деньги, чтобы послушать доклад, с проклятиями выходили из зала. На следующее утро все подвергли критике депутата из партии младотурок. Народ Анатолии не был согласен с подобной политикой, поскольку был доволен своими христианскими соседями, с которыми жил бок о бок. В Эскишехире между турками и христианами никаких конфликтов не было. Тем более, что немусульмане внесли большой вклад в благоустройство города. Кварталы армян и греков были лучшими в Эскишехире.

Однажды утром на железнодорожном вокзале города произошло неожиданное событие. До сих пор из вагонов, как правило, выходили одни лишь несчастные сыны Анатолии: инвалиды с впалыми щеками, небритые, бледные, в рваных шинелях, с корочкой сухого хлеба в руках. На этот раз на перрон спустилась группа детей, женщин, стариков и девушек.

Под лучами июньского солнца мы увидели картину довольно удручающую. Вид голодных младенцев, спавших на руках у матерей, разрывал сердце. Нам сообщили, что они едут в Конью, но у них нет денег даже на билет.

Все они были бедные несчастные крестьяне. Перед решеткой вокзала сидела старуха с пятилетней светловолосой и голубоглазой девочкой на коленях и ее брат. Оказывается, их отца забрали в армию, а мать умерла, старуха сама растила сирот. Я подошел к девочке и спросил, как ее зовут.

- Сирануш.

Бедное невинное дитя макало сухой хлеб в воду и ело. Я ее накормил и мы подружились. Сирануш никогда не улыбалась, на ее лице запечатлелась нескончаемая грусть. Депортация, вечные страдания и несправедливое отношение разбили сердце девочки и разбудили в нем ненависть к моей нации, поэтому она брала из моих рук сухофрукты без единой улыбки и малюсенькими пальцами подносила ко рту.

Это зрелище на вокзале потрясло всех, но все надеялись, что дело ограничится этим. Ночной поезд развеял эти надежды. Вдоль железнодорожного полотна поднялся шум, были слышны вопли и плач. Я сразу побежал туда. Боже, что за адское зрелище было! Не было фонарей, не было сопровождающих, ничего не было! Женщины с плачущими грудными детьми на руках, священники в черных рясах, со всклокоченными бородами, матери, несшие свои пожитки на плечах, одной рукой державшие своих детей или больных, а другой пытавшиеся достать из вагона свои веши, бедные, богатые, отверженные всеми, тысячи семей... Все они кое-как выбирались из товарных вагонов и в кромешной тьме ночи пытались не терять друг друга. Смотреть на все это без слез было невозможно. И, к сожалению, ничем нельзя было помочь, а главное, они сами отказывались от помощи. Несправедливость, совершенная по отношению к ним, очерствила их души и породила в них такую ненависть, что даже самые беспомощные старухи гневно смотрели на нас и с достоинством шли навстречу смерти...

Поезда прибывали один за другим. Каждый из них привозил тысячи крестьянских семей. Их было так много, что невозможно было всех отправить из Эскишехира. Потеряв надежду попасть на поезд, многие устраивались на вокзале или вдоль дороги. За несколько дней окрестности городского вокзала стали прибежищем для десятков тысяч семей. Многие семьи, не поместившиеся в поезде, шли пешком в сопровождении нескольких жалких жандармов, разодрав ноги до крови. На них страшно было смотреть. Никто не имел представления о том, куда отправляют эти семьи. Железнодорожники отказывались их везти дальше. Потеряв всякую надежду, отцы семейств начали разбивать палатки, чтобы хоть защитить детей от холода. На рынке или у своих знакомых доставали палки и доски, сверху накрывали их карпетами и тряпками и сооружали свои временные "жилища". Притом участь бедняков полностью разделяли состоятельные семьи, оставившие свои дома, сады и огороды на произвол судьбы. Теперь вокруг Эскишехира образовался палаточный городок с населением в 20 тысяч человек. Между палатками была проложена дорога, развернулась торговля. По ночам, когда вершины окрестных гор погружались во мрак, и журчание вод реки Порсук эхом отдавалось в горах, из жалких времянок несчастных армян просачивался слабый свет свечей. Эти люди, крепко обнявшись, лежали в палатках и навсегда похоронили все свои мечты и надежды. Впереди их ждала пугающая неизвестность. Иногда при свете свечи можно было разглядеть светлоголовую малютку, стонущую во сне от голода.

То, чему мы стали свидетелями, было только отдельным эпизодом. Как мы узнали позже, в ссылку были отправлены даже больные туберкулезом, инвалиды, прикованные к постели, и нищие.

Каждый день на Эскишехирском армянском кладбище проходили похороны. Какая-нибудь бедная семья хоронила либо одного из своих детей, либо стариков, не выдержавших тяжелое испытание. Похороны сопровождались гробовым молчанием. Не было слышно ни церковных колоколов, ни молитв. Однажды я невольно подслушал разговор двух армян, мужа и жены. Они были подавлены горем, особенно муж, поскольку жена пыталась его утешить.

- Что поделаешь, Бог велик. Он не оставит нас.

- О каком Боге ты говоришь? - разозлился мужчина, устремив грозный взгляд на супругу. - Где Бог? Есть ли он вообще? Если есть, тогда как все это объяснить?

Однажды поступил удручивший всех нас приказ: в ссылку должны были отправлять также эскишехирских армян. Воцарилась трагическая тишина. Был объявлен комендантский час. Дома, в которых еще накануне кипела жизнь, погрузились в гробовую тишину. Солдаты караулили все перекрести. Значит, их ожидала та же участь. В этот смертельный путь должны были отправиться все армянские семьи, в том числе невинные дети, женщины, беспомощные старики, молодые девушки, когда-то стыдливо прятавшие лицо при виде мужчин.

Так и случилось. На следующий день армяне Эскишехира, взявшие с собой самые необходимые вещи, были посажены в товарный поезд. Со слезами на глазах, разбитые горем, они покидали свои дома, цветущие сады, родные места, где их предки жили веками. Они прощались с прекрасной природой Эскишехира, с историческим городом, ставшим когда-то свидетелем справедливого правления Османа, окружающими конийскую равнину горами, скалистыми переходами Позанты и направлялись в дышащую жаром пустыню Эль-Джезире, навстречу голоду, лишениям, смерти...

Неужели ничего нельзя было сделать для спасения этих невинных людей? Я встретился с немецким священником и попросил его связаться со Стамбулом или, по крайней мере, через австрийского посла добиться прошения для армян-католиков. Тот согласился. В поступившем через день из Стамбула приказе говорилось, что армяне-католики, солдатские семьи и служащие в железнодорожной компании могут остаться. Так было спасено немало семей. Молодые, гордые девушки начали флиртовать с такими типами, которые раньше им в прислуги не годились. Часть из них хотела обратиться в ислам, но правительство не согласилось.

Наконец поступил приказ из Стамбула. В Эскише-хир прибыли чиновники, отвечающие за организацию и проведение депортации. Местных армян сослали в Конью, Позанты и Халеп.

Я вспомнил о Сирануш и решил ее проведать. Среди тысяч беженцев мне удалось найти ее.

- Оставь этих детей у меня, - умолял я их бабушку. - Когда все пройдет, приедешь и заберешь.

Она обратила мокрые глаза к небесам и ответила:

- Нет, господин, нет. Спасибо тебе. Мы все вместе поедем, вместе и умрем. Я слишком стара, чтобы их нести на себе. Цель моя проста. По пути сброшу их в первую попавшуюся реку, затем брошусь сама.

Сердце екнуло. Караваны людей покидали Эскишехир на поездах. Их везли даже не в товарных составах, а в решетчатых вагонах, предназначенных для перевозки скота. Я подошел к чиновнику из управления по депортации и попросил выделить хотя бы крытые вагоны.

- А что плохого, - ухмыльнулся он, - будут дышать свежим воздухом.

Однажды через вокзал промчался поезд с новенькими и ухоженными вагонами. Оказывается , Энвер-паша со своей семьей и свитой ехал в Измир. Через несколько минут "герой итгихадистов за свободу" (Энвер) появился в переднем вагоне. Руки - в карманах, без головного убора, взгляд устремлен вдаль. Даже не заметил своих умирающих с голоду подданных...

Вокзал круглые сутки работал как муравейник. Как-то вечером в зал ожидания вошла элегантная дама в сопровождении какого-то паши. Она была потрясена увиденным.

Нас познакомили, и я узнал, что это супруга (немецкого генерала) Лимана фон Сандерса, и возвращалась она из Сирии, где гостила у Джемаль-паши. Видимо, во мне она увидела союзника и разоткровенничалась:

- Ах, какая жалость! Что они хотят от этих малюток, от этих невинных существ, от бедных женщин? Пусть наказывают тех, кто совершил преступление. Разве те, кто сидит в Стамбуле, не такие же преступники? Если кого-то надо казнить, так это Энвера, Талаата, их жестокое правительство. Все ущелья забиты расчлененными телами, детскими головами. Сердце разрывается при виде этих сцен. Но ведь настанет час расплаты. Немецкие офицеры сфотографировали все эти разрубленные тела и отрубленные головы.

Для того, чтобы остаться равнодушным ко всему этому, надо было обладать психологией преступника. Я не сомневался, что часть немцев, не лишенных гуманности, истинно ненавидели авторов этого преступления. И при желании официальная Германия могла бы воспрепятствовать этому. Сайд Халим-паша был слепым орудием в руках итгихадистов, а сами Энвер и Талаат не посмели бы идти против воли Германии.

Когда поезд, в котором находился Черкес Ахмед, подошел к перрону, весь вокзал был оцеплен жандармерией. Его арестовали в Афьон-Карахисаре и под конвоем отправили в Эскишехир. С поезда сошел длиннолицый человек с усами, высокого роста, с папахой на голове, в полевой форме итгихадистов и путешествующих губернаторов. За ним следовал среднего роста брюнет в бархатных шароварах. Первый был Черкес Ахмед, а второй - адъютант Халиль. Оба они были главарями банд, сколоченных "Тешки-лят-ы махсусе". Вина Халиля была неизмеримо больше. Когда банда Сюди-бея вошла в Ардаган, этот моджахед ворвался в Артвин и зверски расправился с местным армянским населением. Об этом мне сообщили еще в Улукышла. Корреспондент одной немецкой газеты о преступлениях этих банд рассказывал следующее: "Если бы вы видели, как жестоко они поступали! Проклятые! Я с этими типами больше никуда не поеду! Для них не существуют ни христиане, ни мусульмане. Там теперь мусульманин воюет против мусульманина".

Немецкий корреспондент был прав. Через три года, когда я посетил Артвин, убедился в правоте его слов. При виде солдатского мундира местные армяне прижимались к стенам. Этот город с райскими садами, прекрасными цветами и фруктовыми деревьями полностью обезлюдел. Халиль и его банда в Артвине осуществляли такую резню, что по просьбе армян сосланный царским правительством в Сибирь Исмаил-ага вернулся в Артвин и после отступления русских войск взял на себя защиту местных армян.

А Черкес Ахмед был "живым документом" о геноциде армян. Мне захотелось лично от него узнать подробности этой кровавой одиссеи, и я первым делом спросил, чем он занимался в восточных вилайетах. Он удобно устроился и закурил:

- Вообще-то я оскорблен до глубины души, - начал он, - я служил своей родине. Идите в Ван! Там убедитесь, чта моими усилиями город и окрестности превращены в пустыню. Сегодня там не встретить ни одного армянина. Я такие услуги оказывал родине, а теперь Талаат и подобные ему сволочи в Стамбуле пьют пиво со льдом, а меня под конвоем отправляют сюда. Нет, это слишком оскорбительно.

У него был друг по имени Назым, вместе с которым они убили Зеки-бея. Я поинтересовался судьбой Назыма.

- Погиб бедный,- ответил он кратко.

- А что случилось с Зограбом?

- Вам ничего не известно? Я всех их перебил. Они возвращались из Халепа. По пути их машина была окружена. Они сразу догадались, что им пришел конец. "Ладно, Ахмед-бей, - сказал Вардкес. - С нами так поступаете, это понятно. Но как поступите с арабами? Ведь они тоже недовольны вами? "Это не твоя забота",- сказал я и всадил пулю ему в лоб. Затем поймал Зограба и большим камнем до тех пор бил его по голове, пока он не сдох.

VII.

Исторический процесс. Решение военного трибунала, созданного согласно решению Его превосходительства султана от 8 марта 1335 г. х. 1 том, 1919 г.

Документы следствия и обвинительный акт, представленный прокуратурой по делу генерального председателя распавшегося Общества "Иттихад ве теракки" (Единение и прогресс) Сайда Халим-паши, членов Центрального комитета Талаата, Энвера, Джемаля, Ибрагима, Шюкрю, Халиля и Ахмеда Несими, генерального секретаря Митхада Шюкрю, членов Центрального комитета и делегатов из Стамбула Кемаля , Зия Гекальпа, доктора Русухи и Кючюк Талаата, членов центрального комитета и ответственных за (деятельность) "Тешкилят-ы махсусе" доктора Бахаетдина Шакира, доктора Назыма, Атыфа, Рзы и члена управления этой организации, бывшего директора комитета безопасности Азиза и бывшего военачальника Джевад-бея, досконально изучены.

Настоящий обвинительный акт состоит из двух частей, первая из которых касается программы и устава общества "Иттихад ве теракки", а вторая - секретных устных, а также зашифрованных инструкций и указов, содержание которых свидетельствует о причастности их авторов к массовым убийствам, грабежу и злоупотреблениям. Лидеры этого Общества Энвер, Джемаль и Талаат, в настоящее время находящиеся за пределами страны, воспользовавшись тем, что Европа была занята мировой войной, решили покончить со сложными проблемами силой, вместо того, чтобы проявить военную справедливость. Еще в июле 1330 (1914) г. ими была провозглашена всеобщая мобилизация. Эти лидеры, с целью осуществления национальной идеи, а на самом деле - чтобы заткнуть народу рот и грабить страну, развернули невиданной жестокости террор. С помощью интриг и хитрости ввергли страну в мировую войну, поставив всех перед свершившимся фактом. Затем, чтобы скрыть свои тайные намерения придать законность преступным акциям и управлять их действиями, создали особую организация "Тешкилят-ы махсусе" с центром в Стамбуле (для yпpaвлeния действиями убийц, вышедших из тюрем). Руководил деятельностью этой организации бывший директор комитета безопасности и члены ЦK Атыф и доктор Назым. По полученным от них инструкциям командующий Джевад-бей ссужал завербованных им людей крупными суммами и отправлял на задание. Руководству организации, например, доктору Бехаетдину Шакиру был передан шифр, в его распоряжении был автомобиль и разная техника. Это все свидетельствует о том, что иттихадисты шли к осуществлению своей цели путем тайных операций. Разбросанные по провинциям агенты этой организации в сотрудничестве с местными отделениями партии иттихадистов и с помощью примкнувших к ним лиц, по сигналу своих начальников истребляли местное население, грабили их деньги и имущество, сжигали дома и трупы, насиловали женщин, применяли пытки. Хотя львиную долю их жертв составили армяне, но были пострадавшие и среди остальных национальных меньшинств и даже турки. Целью настоящего расследования не является выявление отдельных фактов насилия по отношению к армянам в процессе депортации. По этим фактам возбуждены отдельные дела. Нашей же целью является доказательство существования заранее подготовленного упомянутыми выше лицами плана, и то, что все эти преступные акции осуществлялись по полученным из центра приказам и инструкциям.

Созданная лидерами иттихадистов якобы для участия в военных действиях, а на самом деле, как говорилось выше, занимавшаяся терроризированием населения, секретная организация "Тешкилят-ы махсусе" подчинялась доктору Назыму, Бахаетдину Шакиру, Атыфу, Рзе и Азизу. Бахаетдин Шакир основал свою штаб-квартиру в Эрзруме, откуда руководил действиями организации в восточных вилайетах, тем же самым занимался Рза-бей в Трабзоне и его окрестностях. Приложенные документы (папка № 10) с подписями указанных лиц, удостоверяют их причастность к совершенным акциям.

О том, что в состав "Тешкилят-ы махсусе" входил также дядя Энвера Халиль-паша, свидетельствует письмо за подписью Халиля, Назыма, Атифа и Азиза, адресованное Мид-хаду Шюкрю. Из телеграммы № 68, отправленной в Измит, узнаем, что ими были завербованы башибузуки из числа выпушенных из тюрем преступников. О раздаче орудий убийства свидетельствует доклад Халиль-бея от 16 сентября 1914г. Подобных документов, видимо, было немало, но все они вместе с архивом центрального комитета партии похищены. По имеющимся сведениям, бывший директор департамента безопасности Азиз-бей после отставки Талаата не возвратил папки с очень важными документами.

О том, что резня в Диарбакыре была осуществлена при попустительстве и даже по указанию Талаат-паши, свидетельствует зашифрованная телеграмма Мутасаррыфа Зора Али Суад-бея. Секретарь министерства внутренних дел Ихсан-бей сообщал, что отправленный из Килиса в Халеп по приказу из центра Абдулахад Нури-бей знал, что истинной целью депортации является истребление (армян). "Я вступил в контакт с Талаат-беем и приказ об истреблении получил от него лично,- говорил он.- Талаат меня пытался убедить, что это единственный способ спасения страны". Ответственный секретарь (отдельная партия иттихадистов) Бурсы доктор Митхад-бей в своем донесении Мутасаррыфу Болу Муфит-бею (от 1 сентября 1915г.) сообщал, что число армян, депортированных из анкарского вилайета, достигло 61 тысячи человек, за что местные мусульмане благодарили партию "Иттихад ве теракки" и правительство. Митхад-бей советовал следовать его примеру. Он доказывал, что Болу находится далеко от театра военных действий, и депортация не будет способствовать укреплению стабильности в этом вилайете. Мусульманское население соседнего Кастамону весьма отрицательно восприняло весть о депортации армян. Делегация во главе с местным муфтием и с представителями из знати заявила губернатору Решид-бею следующее: "До нас дошли слухи о том, что в соседних вилайетах всех армян поголовно истребляют. Мы не хотим этого у нас. Боимся гнева господа. Страной управляют словами, а не насилием. Просим Вас, избавьте наш вилайет от этого греха". Они разошлись лишь после того, как губернатор заверил их, что ничего подобного он не допустит у себя в вилайете. В зашифрованной телеграмме губернатора ЭрзрумаТахсин-бея от 15 июня 1331 г. (1915 г.), где тот сообщает о случаях насилия со стороны "тешкилята" и подчиненных ему жандармов над армянами вилайета, в частности, говорится: "Некий офицер жандармерии по имени Фаик похитил четырех дочерей Араяна, другой офицер - Кямиль-эфенди, украл 1863 лир, 35 тюков и много драгоценностей. Насилие над женщинами позорно и лишено мужского достоинства. Необходимо немедленно положить конец этому беззаконию, особенно надо покончить с бандами "тешкилята". Губернатор Мамурет-уль Азиза жалуется на то, что все дороги усыпаны трупами женщин и детей, которых не успевают хоронить. Должны же мы беречь мужскую честь...".

Тот факт, что эта телеграмма обнаружена в документах бежавшего (за границу) Талаат-бея, доказывает правильность выводов, содержащихся в приведенной выше шифровке Мутасаррыфа Зора Али Суад-бея.

Зашифрованная телеграмма, отправленная главарем "Тешкилят-ы махсусе" Бахаетдином Шакиром губернатору Мамурет-уль Азиза Набит-бею, содержит следующий текст: "Депортируемые оттуда армяне уничтожаются, или просто переселяются? Сообщите немедленно". Это еще одно доказательство причастности "Тешкилят-ы махсусе" к резне.

У нас имеется много документов, которые недвусмысленно доказывают: "Хотя организация "Тешкилят-ы махсусе" была создана для участия в военных действиях, на самом деле, как уже говорилось, основным ее занятием было физическое уничтожение депортированных армян". О том, что резня осуществлялась по приказу Талаата, Энвера и Джемаля, имеются письменные доказательства. Например, в зашифрованной телеграмме от 21 июля 1331 (1915) г., отправленной губернаторам Диарбакыра, Мамурет-уль Азиза, Урфы и Зора, Талаат-бей приказывал трупы, лежащие на дорогах, не бросать в озера и реки, а хоронить, а оставшиеся веши - сжигать.

В телеграмме командующего Четвертой армией Джемаль-бея, адресованной губернатору Диарбакыра говорится, что трупы армян, плывущие по реке Евфрат на юг, необходимо похоронить. В ответной телеграмме Джемаль-бею сообщали, что "Евфрат через наш вилайет не протекает. Вероятно, эти трупы плывут из Эрзрума и Мамурет-уль Азиза. А что касается умерщвленных у нас армян, их трупы либо бросают в глубокие пещеры, либо сжигают". Когда корреспондент газеты "Тасфир-и эфкяр" спросил у мутасаррыфа Зора Салиха Зеки: "Говорят, ты уничтожил десять тысяч армян", тот ответил: "Я человек чести. Десять тысяч для меня мелочь, повышай цифру".

В зашифрованной телеграмме Решила в министерство внутренних дел сообщается, что число депортированных из Диарбакыра армян достигло 120 тысяч человек.

Бывший депутат из Трабзона Хафыз Мехмед-бей сообщал Талаат-бею, что местных армян сажают в лодки и затем топят в море. Он требовал привлечь к ответственности губернатора Джемаль Азми, но никаких результатов не добился.

В телеграмме губернатора Эрзрума Мюнир-бея от 14 сентября 1331 (1915) г. сообщалось, что группа богатых армян, отправленных из Эрзрума через Киги, несмотря на протесты бывшего губернатора Тахсин-бея, зверски была уничтожена бандой Бахаетдина Шакира и населением.

Как стало известно из результатов расследования, бывший министр внутренних дел Талаат-бей отправил Бахаетдина Шакира с рекомендательным письмом к командующему восточным фронтом Вехиб-паше. Бахаетдин Шакир, некоторое время прослужив в трибунале Самсуна, затем исчез в неизвестном направлении...

... Доктор Бахаетдин Шакир, доктор Назым, Атыф, Рза, Джевад, Азиз, Энвер, Джемаль и Талаат за соучастие в резне на основании I пункта статьи 45 уголовного кодекса приговариваются к высшей мере наказания. Митхад Шюкрю, доктор Русухи, Кючюк Талаат, Зия Гекальп, Кемаль, Сайд Халим-паша, Ахмед Несими, Шюкрю, Ибрагим и Халиль, на основании 2 пункта статьи 45 уголовного кодекса также приговариваются к высшей мере наказания.

Дополнительная информация:

Источник: Танер Акчам «Турецкое национальное “Я” и Армянский Вопрос»

Предоставлено: Андрей Арешев Отсканировано: Андрей Арешев Распознавание: Андрей Арешев Корректирование: Андрей Арешев, Анна Вртанесян